Хата последовал за ними. Он решил выяснить, куда пара направляется. Ему хотелось думать, что незнакомец просто проводит его тайную любовь до ее дома. И все-таки горькая мысль о том, что Комацу Йоко провожает кто-то другой, тяготила его сердце. Он обратил внимание на ее спутника. Тот, похоже, был ненамного старше самого Хаты. Голову его покрывало до смешного объемное кепи; шагал он демонстративно широко и развалисто. Вне всякого сомнения, рядом с Комацу Йоко шел юноша, которого частенько обсуждали в их компании, перешептываясь, дескать, уж не переодетая ли это женщина. Любопытство, которое загадочный юноша вызывал в Хате, разгорелось теперь с новой силой и легко заглушило малодушное желание прекратить преследование, связанное с такими сердечными терзаниями. И Хата пошел за парой дальше.

Двое, словно ветер, проскользили по безлюдной торговой улочке перед храмом, затем, возле ворот Каминари-мон, повернули к мосту Адзума-баси. Однако на другой берег переходить не стали, а пошли по кварталу Дзаймоку в сторону моста Умая-баси.

Куда они в конце концов направляются? Места эти Хата знал не слишком хорошо. Следуя за парой между рядами незнакомых домов, по тихим, уснувшим улицам, он ощущал, будто пробирается не сквозь жилой квартал, а сквозь саму дремоту, глубокую и тяжелую. Он почувствовал, как тает в нем прежняя уверенность. Поэтому машинально остановился и даже развернулся, готовый пойти назад. Но сразу пожалел о своем необдуманном поступке. Подумал было снова пойти за парой. Однако уже упустил их из виду и теперь нигде не наблюдал. Куда эти двое могли скрыться? Он тщательно обыскал все вокруг. И под самый конец, почти уже отчаявшись, заметил, как в окне на втором этаже одного из домов вспыхнул огонек, поэтому предположил, что пара, вероятно, там. Он подошел поближе. Оказалось, это крошечная гостиница, почти неотличимая от обычного дома.

Колебался он недолго. Решение созрело мгновенно: нужно идти за ними. Заплатив хозяйке сверх положенного, он получил комнату по соседству с парой, которая завернула в гостиницу до него. А там, убитый горем, под сопровождение доносившихся из-за стены специфических звуков бросился писать записку мне…

Вот только я в сложившейся ситуации ничего подсказать ему не мог. Когда рассказ его подошел к концу, мы оба погрузились в молчание. Из соседней комнаты никаких звуков больше не доносилось – видимо, там все закончилось. Через какое-то время стало заметно, что душевная боль Хаты, даже меня как будто лишавшая сил, исчерпала себя и начала наконец стихать. Видя это, я позволил себе погрузиться в сон.

А на следующее утро не без удивления обнаружил, что заснул прямо на полу. Рядом – точно так же, на полу, – уткнувшись чумазым, зареванным лицом в татами, лежал Хата; заметив, что я открыл глаза, он тут же повернул голову и широко мне улыбнулся. Это чумазое лицо моментально напомнило мне о нашем вчерашнем вечере. Но вот выражение его – как будто вполне довольное – оказалось для меня чем-то новым.

Все так же, не поднимая головы от татами, Хата зашептал – тихо-тихо, словно признавался в страшной тайне. Чтобы лучше его слышать, я, не вставая, приблизил свое лицо к его лицу, тоже прижавшись щекой к татами. Эта вынужденная ребяческая поза, как ни странно, немало мне помогла: так легче было понять детский восторг Хаты.

По его словам выходило, что прошлой ночью, когда я задремал, он еще долго не мог заснуть, но из-за недостатка сна впал, должно быть, в какое-то странное состояние, поскольку в конце концов выскользнул из нашей комнаты и тихонько пробрался к соседям. Решив, что, если вдруг его заметят, оправдаться будет несложно: ошибся спросонья дверью… В чужой комнате он окончательно позабыл всякий страх и дотянулся до выключателя. Озаренная электрическим светом картина повергла его в шок. Но что же он там увидел? Два обнаженных женских тела: там лежали две женщины в весьма выразительных позах. Четыре руки и четыре ноги почти одинаковой белизны, так что не понять, где чьи…