Меняю тебя на звонкое «Я жива!»,
на утренний, прилипающий к векам, сон,
и я тебя распарываю по швам –
сегодня мне подходит другой фасон.
Меняю тебя на синие поезда,
льющийся из вагонных окошек джаз,
и на меня найдется один из ста
тот, для кого в сердечном кармашке – шанс.
Меняю тебя на громкие «Я люблю!»
от мамы, подруг, мурлычащего кота,
на предвкушение теплых домашних блюд,
домой приходишь в десять часов когда.
Меняю тебя на право не приезжать,
забыть остановку, номер маршрутки, дом,
чтобы, желая к ногтю меня прижать,
ты не имел бы права при всем при том.
Меняю тебя, как выгоревший носок
с дыркой на пятке, будто я – Ахиллес.
А чтобы ты ко мне не стучал в висок.
А чтобы ты мне в новый носок не влез.
Меняю тебя на билль о моих правах,
в частности, на свободу и на любовь,
в памяти нарисую себе провал,
чтобы себе казаться совсем любой.
Меняю себя, сдавая кольцом в ломбард,
с парочкой потускневших уже камней,
и может быть, какой-нибудь пьяный бард
споет балладу, идущую только мне,
и может быть, какие-нибудь дожди
ему подыграют флейтой в сырой трубе…
А ты – ты ничего от меня не жди,
я ничего не буду менять в тебе.
«Пока я трясусь в поезде…»
Пока я трясусь в поезде,
пью подостывший чай,
пишу о тебе повести,
прошу тебя,
не скучай.
Форточка приоткрыта. Мысли ищи-свищи.
Разбитое в хлам корыто выставив, будто щит,
спасаю тебя внутри меня, горящего маяком.
Не называй по имени, думай бог весть о ком,
вкладывай в руку камни вместо своих хлебов.
Я – буря в твоем стакане, не выпитая любовь.
Отказывай в поцелуе. Задергивай капюшон –
с тобой моя аллилуйя, пока о тебе пишу.
Смотри на меня косо, как мартовские коты.
Твой поезд слетит с откоса,
а выживешь только ты.
Зови меня рифмоплетом – я выпью валокордин.
В подстреленном самолете выживешь ты один.
Пиши отговорки наспех, ощерившись, будто еж.
Корабль поцелует айсберг – до берега доплывешь
из впадин глубоководных с гостеприимным дном,
свободнее всех свободных.
Прошу тебя об одном:
пока я трясусь в поезде,
навёрстывая твоё,
позволь мне, хотя бы в повести,
остаться с тобой вдвоем –
искрой золотого Света, бликующей на мече,
накладывающей вето на то, чтоб уйти ни с чем,
спасительным каподастром для музыки – аз воздам!
Per aspera ad Astra –
не так ли, моя Звезда?
И чтоб ты меня по совести
хоть раз да прижал к плечу!
Ты спросишь: какие новости?
А я?
А я – промолчу…
«Если бы все случилось по Рэю Брэдбери…»
Если бы все случилось по Рэю Брэдбери –
мы бы на Марсе жили в порядке бреда ли,
Землю родную продали или предали,
это неважно,
это совсем не суть…
Бог весть, по щучьему или чьему велению –
каждому по далекому поселению,
если паду перед тобой на колени я –
ты воплотишь собой самый страшный суд.
Если мы останемся там последними,
нам не встречать друг с другом рассветы летние,
нам не делиться хлебом, вином и сплетнями,
не сочинять диковинные мирки.
Даже для возрождения человечества,
нам не идти дорогой, ведущей к Вечности,
этот диагноз ровно ничем не лечится –
ты
никогда
не коснешься
моей
руки
«Что могу я тебе открыть? Фэнтезийный мир?..»
Что могу я тебе открыть? Фэнтезийный мир? Но тебе без меня достанут мечи из ножен… Хочешь, банку открою с консервами? Отними это право, достав перочинный ножик.
Что откроешь ты мне? Шторы своих ночей, перечтённые книги, двери во все подвалы… Только сам по себе гуляющий и ничей – не желаешь, чтоб место рядом не пустовало.
Ты откроешь мне холодильники без еды, все индийские чакры, шенгено-визы, и запахнутые глаза, что не только ты – покоритель моих обваливающихся карнизов. Ты открыл бы меня, как храм самому себе, кошелек в интернете, счет в иностранном банке, как турецкий сосуд – а в нем неплохой шербет, как чужую квартиру без сторожевой собаки.