Они не знают друг друга. Их пути не пересекутся.

Но 16:45 – это точка, в которой они все были частью одного дыхания города.

И, возможно, именно из таких невидимых пересечений и складывается настоящая жизнь.

Юнхо стоял на берегу моря в Канныне, слушая, как волны перекатываются по мокрой гальке. Запах соли и сосен щекотал ноздри, воздух был прозрачным, как стекло. Он приехал сюда впервые за пятнадцать лет – в город, где прошло его детство, куда больше не возвращались ни письма, ни сны.

Город изменился. Вместо деревянных рыбацких домов – кафе с холодным кофе и туристами. Но скала на краю залива осталась прежней, и чайки всё так же кричали, пикируя в пену. Юнхо подошёл ближе, вытащил из кармана старую фотографию: он, его младшая сестра и мать, сидящие на пледе с арбузом. Ему тогда было девять.

Он присел на камень, глядя на белые гребни волн. Ничего особенного не произошло – просто вдруг стало легко дышать. Ветер с моря напоминал голос матери, шепчущий на ушко перед сном: “Спи, мой сын.”

Юнхо долго сидел у скалы, пока солнце не начало клониться к закату. Тени стали длиннее, а море – темнее, тяжелее. Он сжал фотографию, как будто боялся, что если отпустит, всё исчезнет: запах детства, голос матери, чувство покоя.

Сзади послышались шаги по гравию. Обернувшись, он увидел пожилую женщину в вязаной кофте и с корзиной в руках. Она остановилась недалеко и с интересом посмотрела на него.

– Ты не из местных, да? – спросила она, склонив голову.

– Раньше был, – ответил Юнхо, вставая. – Мы жили здесь, недалеко от пирса.

– Подожди… – Женщина прищурилась. – Ты не сын Ёнхи?

Юнхо кивнул. У него сжалось горло.

– Она часто сидела тут с детьми. Всегда улыбалась. А потом вдруг исчезли. Все думали, вы уехали навсегда.

Он кивнул снова. Говорить больше было трудно.

Женщина протянула руку:

– Я госпожа Пак. У меня был магазин с лапшой возле школы. Зайдёшь как-нибудь? У меня остались старые фотографии. Может, найдёшь что-то своё.

Юнхо смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Он снова сел у скалы и положил фотографию на камень. Ветер качал уголки снимка, будто стараясь оживить время.

С обратной стороны снимка кто-то аккуратно вывел карандашом:

“Возвращайся, когда снова сможешь улыбаться.”

На следующий день Юнхо пошёл в сторону старой школы. Город по-прежнему был тихим, только чайки кричали над крышами, и сквозь открытые окна домов доносился запах кимчи и жареного чеснока. Магазин госпожи Пак оказался всё там же – фасад выцвел, но вывеска с надписью “лапша и чай” держалась крепко.

Госпожа Пак встретила его так, будто он был её внуком. Без лишних слов поставила перед ним чашку с горячим бульоном, а потом вынесла коробку с фотографиями.

– Я всегда хранила всё, что связано с людьми, – сказала она. – Глупо, наверное, но у каждого в жизни есть тихие комнаты. Это – одна из моих.

Юнхо перебирал снимки: школьные праздники, море, какие-то незнакомые дети, потом – знакомые лица. Вот он с сестрой в школьной форме. Вот мать на базаре, с корзиной, полной мандаринов.

Он остановился на одном фото – трое детей держатся за руки. Лица светлые, весёлые. Один из них – он. Второй – его сестра. Третьего он не мог вспомнить. На обороте подпись: “Юнхо, Джису и маленький Мину – весна 2008 года.”

– Кто такой Мину? – спросил он.

Госпожа Пак вздохнула.

– Соседский мальчик. Он жил этажом ниже. Всегда ходил с вами. А потом… – она замолчала. – Его семья попала в аварию. Ты тогда уже собирался уезжать. Наверное, всё стёрлось.

Юнхо почувствовал, как что-то внутри сжалось. Воспоминания, которых он не хранил, вдруг появились как тени на стене. Он не помнил Мину. Но теперь, глядя на фотографию, он знал – тот мальчик был частью его жизни.