– Ты только тронь, дорогуша, только, эт-та, тронь, дам по куполу. – Он отхлебнул еще. – Мята. Хорошая травка. И для здоровья полезно. Помню, любил я мятные леденцы. Дядя Фред мне давал, чтобы я не дек-ла-ри-ро-вал. Такой эт-та стих, дорогуша, туман там, обман. – Он с упреком взглянул на Майка. – Обман, дорогуша. Это грех, ложь называется. Возьмем Ананию и Сапфиру… [23]

Лорд Шортлендс испуганно тронул локоть Майка.

– Кардинел!..

– А?

– Вы ничего не заметили?

– Э?

– Я думаю, он напился.

– И я так думаю.

– Что же нам делать?

– Прервать операцию. Огастес!

– Чего?

– Ш-ш-ш, – сказал Майк.

– Ш-ш-ш, – сказал граф.

– Ш-ш-ш, – сказала и Терри. Ворр очень обиделся.

– Заладили, «шы» да «шы»! – горестно воскликнул он. – Народ перебужу, да? Ну, что «шы»? Что «шы»?

– Простите, Огастес, – сказал миролюбивый Майк. – Больше не будем. Может, все-таки приступите к делу?

– Какому такому делу?

– К сейфу.

– Какие еще сейфы?

– Который вы собирались открыть.

– А, этот! Что ж, дорогуша, потопали. Эй!

– Что?

– Где инструменты?

– Не у вас?

– Да вроде бы нет…

– Не могли же они пропасть!

– Почему это «не могли»? Могли, как миленькие. У слесаря может пропасть инструмент? Может. А я что, хуже? То-то и оно, дорогуша. Сперва подумайте, а потом уж и, эт-та, говорите.

– Наверное, вы оставили их у папы, – предположила Терри.

– Ну, здрасьте! Теперь вы начали. Какие такие папы?

– Я хочу сказать, Шорти. Огастес повернулся к графу.

– Это вы, что ли?

– Сокращение от «Шортлендс», – пояснил Майк.

– Надо же… – удивился Огастес. – Со-кра-ще-ние… – он хрюкнул, и так громко, что измученный пэр подскочил на шесть дюймов, а спустившись, вцепился в рукав Майка.

– Зачем вы хрюкаете?

– Ды ладно, не буду.

– Адела и так плохо спит.

Майк понял, что надо было дать железной леди снотворное, скажем – в теплом молоке. Именно такие мелочи упускают стратеги.

Огастес тем временем бродил по комнате, бормоча: «Значит, от Шортлендс». Потом он опустился в кресло, благодушно бормоча и там, словно попугай, чью клетку накрыли зеленой бязью.

– Сбегайте, Шорти, посмотрите, не у вас ли они, – сказал Майк.

Граф убежал. В библиотеке воцарилась странная тишина. Огастес закончил монолог и сидел, опустив голову. Терри тронула Майка за локоть.

– Майк! – прошептала она.

– Да, моя дорогая?

– Посмотрите, он плачет.

Майк посмотрел. Действительно, из-под очков медленно текли слезы.

– Что случилось, Огастес? – спросил он. Обратившийся медвежатник утер жемчужные капли.

– Про нее вспомнил, дорогуша.

– Про кого?

– Да про нее. Потерял я одну, эт-та, особу… Майк облегченно вздохнул.

– Ничего, – шепнул он Терри. – Впал в сентиментальность.

– Да-а?

– Да. И слава богу, следующая стадия – буйство. Не знал, Огастес, что у вас несчастная любовь. Когда вы в последний раз ее видели?

– Я не видел. Она не пришла.

– Куда?

– Да в эту, ре-гис-тра-туру. Наверное, вы думали, дорогуша, чегой-то он плывет один по, эт-та, морю житейскому. Сейчас скажу. Собирался я жениться, а она не пришла.

– Ай-я-яй!

– То-то и оно.

– Какая жалость, мистер Ворр!

– Пропала, наверное. Я ей про все рассказал, она вроде бы простила, а явился я на Бик-стрит, смотрю – ее нету. Два часа просидел.

– Какой ужас! Что же вы сделали?

– Ну, выпил шипучки, съел сэнгвич с ветчиной… А забыть – не забыл, дорогуша. Прямо вижу ее физиогномию, а сердце-то гложет, будто мыши.

Майк понимающе кивнул.

– Любовь, это вам не сахар. Вот они, женщины. Рыцарственный Огастес с ним не согласился.

– Прям сейчас! Я так думаю, – начал он, допивая crème de menthe, – может, это перст судьбы, а может – и нет. Эти ре-ги-стра-ту-ры есть и на Бик-стрит, и на Мик-стрит, и на Грик-стрит. Трудно ли перепутать? Я пошел на Бик-стрит, а она, значит, на Мик-стрит…