– Д-да, я… п-пожалуйста, не трогайте меня, – Варя пытается огородиться книжкой.
Мужчина изумлённо смотрит на книгу в дрожащих руках девчонки, и вдруг понимает, чем вызваны её слезы.
Варя вскрикивает, зажмурившись. Мужчина протягивает к ней свою огромную ручищу, хватает за книгу. Осторожно отводит вниз.
Варя перестаёт жмуриться.
– Не надо, дядя, – последний раз блеет Варя.
Незнакомец усмехается.
– Не бойся, я не собираюсь… тебя обижать.
Он без резких движений протягивает ей ладонь, словно для рукопожатия.
– Стас, – вдруг представляется жулик. – Какой же я тебе дядя. Брат. Варя, я твой старший брат.
Ложь во благо
– Мария Леонтьевна! Мария Леонтьевна!
– Кирилл Вовку бьёт!
– Зимовцев снова дерётся!
Кирилл помнит себя сидящим сверху на этом вялом штруделе, помнит, как коленки его утопают в мокрой земле. Тогда он ещё не знает, что куда вернее будет бить кулаком по лицу, поэтому просто трясёт Вовку за грудки.
Слякотный двор полон напуганных детей. Но никто не смеет подходить ближе, все просто вразнобой хнычут и зовут воспитательницу.
Только промозглая стужа забирается под распаханную курточку, отороченную мехом.
Вовка не отбивается, просто жалобно водит скрюченными руками по воздуху, как перевёрнутый навозный жук, таращится на Кирилла от страха. Его лягушачий рот молча открыт, как если бы он хотел закричать, но от неожиданности и обиды забыл, как это делается.
Кирилл помнит обуявшую его злость. То свирепое упорство, с которой он валяет этого недопырка в грязи.
– Мелкий паршивец!
Кирилла отшвыривают прочь. Он готов к этому и сразу вскакивает на ноги.
Мамаша Вовки уже поднимает своего ненаглядного сынка из грязи, садится на корточки и начинает квохтать, размазывая сопельки по его круглой физиономии. Внезапно женщина поворачивается к Кириллу и свирепо выкрикивает:
– Не смей больше подходить к моему сыну, грязный щенок!
Кирилл вздрагивает, глаза начинает нещадно щипать. Но новый хлёст злости заставляет его взять себя в руки. Мальчишка сжимает кулаки, не смея сдвинуться с места. Сцепив зубы, зло продолжает тяжело дышать.
В знак своей причастности запоздалая воспитательница хватает Кирилла за капюшон куртки, как какого-то пса на поводок.
– Неужели опять, Зимовцев? – срывающимся на крик голосом, спрашивает воспитательница.
Кирилл обводит двор молчаливым взглядом. Он ещё толком не понимает, что в этот момент нуждается увидеть от других ребят слабую поддержку, хотя бы мимолётную, хотя бы…
Но прочие дети, как стадо перепуганных овец, шарахаются прочь от его взгляда. Кто-то из новеньких начинает плакать.
– Сколько это будет повторяться? Когда вы уже вышвырнете из садика этого хулигана?
– Обещаю, сегодня же мы поднимем этот вопрос с его родителями, – трескуче-сухой голос воспитательницы ломается под натиском рассерженной мамаши.
– Поглядите, как он напугал моего Вовоньку!
Вовонька потерянно стоит рядом с мамочкой, растерянно хлопая своими белёсыми ресницами.
– Извините, я как воспитатель недоглядела…
– У него вообще есть родители?! – не может утихнуть взмыленная мамаша. – Что этот ребёнок вообще здесь делает? Ещё ни разу не видела, чтобы этого паршивца забирал кто-то из взрослых!
– Сегодня его заберёт дядя.
Кирилл скалится в ответ и сразу же получает тяжёлый подзатыльник. Опустив голову, мальчик остаётся стоять, понурив плечи.
– Безобразие! – бросает мама Вовы, уводя сына. – Пойдём скорее, мой зайчик, пойдём, купим тебе твой любимый бисквитный тортик.
Кирилл вскидывает взгляд исподлобья, но не успевает ничего разглядеть. Мария Леонтьевна хватает его за руку и начинает трясти, словно намереваясь вывернуть плечо.