Во-первых, каждого совершеннолетнего беженца закрепляли за его рабочим местом. Существовала общая база беженцев, и при желании любой работодатель мог связаться с распределительным отделом и узнать, не сбежал ли его работник с предыдущего места работы. В случае побега на беглеца налагался большой штраф и запрет на выезд. За рецидивы – тюремное заключение.

Во-вторых, в сети рабочих городков циркулировала валюта, отличная от основной валюты страны. Это делало выживание на чужой территории как минимум неудобным. «Рабочая» валюта называлась никелем.

В-третьих, идентификаторы столичного жителя и беженца – они ранее назывались паспортами, в корне отличались. Вычислить «бегуна» было не так-то сложно. Беглец, решаясь на столь кардинальный шаг, был вынужден только прибиваться к криминальным группировкам, чтобы хоть как-то выжить. Ну, или выживать в одиночку – только не у всех имелись яйца для этого.

В целом, бежать в крупный город кроме как ради криминальной жизни, смысла не было. На работу не возьмут, покушать и переночевать – у тебя в кармане звенят никому не нужные никели. Еще кто заметит – сдаст с потрохами, желая заслужить плюшки от начальства или органов…

План звучал красиво. Придраться тоже было не к чему. Хочешь выжить? Соблюдай условия страны, в которых ты оказался. В целом, все выглядело не так уж плохо: первые два года беженцы получали пособия и регулярную материальную помощь в виде одежды, медикаментов, простенького, но отдельного жилья. Затем неподалеку от Вероны открыли месторождение угля, а это значило очень много! Во-первых, уголь – это энергия, что в мире на пороге энергетического кризиса звучало как весомый аргумент. Во-вторых, Верона была обеспечена сотнями, а то и тысячами новых рабочих мест, что позволяло расширить границы и открыть новые квоты для беженцев. От этого выиграли все.

Оставалось только защитить ставшие лакомыми для недружественных соседей территории, но это СТОБР прекрасно умел и ранее доказал десятками успешных военных кампаний. Пока на Верону никто не покушался.

Найд, как и многие жители Вероны, работал на шахте. Шахта была основной сферой деятельности городка. С момента открытия месторождения все крутилось вокруг добычи угля. Потерять работу для беженца было катастрофой: в базе в твоей карточке всегда будет запись о каком-либо твоем проступке, послужившем причиной увольнения. Именно поэтому Найд так боялся идти на ковер. Но знал – его вызовут.

Они с Рамисом спустились на первый этаж и, по пути к проходной их остановил охранник.

– Найд Хаглоу? – сухо спросил он.

– Я, – со вздохом отозвался Найд.

– Безопасник тебя к себе требует. Только что звонил. Кабинет 301.

Найд взглянул на Рамиса, тот сжал ладонь в кулак и притворно нахмурился, словно призывая друга крепиться. Найд попросил подождать его где-то поблизости и на ватных ногах зашагал обратно к лифту.

Кир Баксон сидел за столом на облезлом кресле с колесиками. Увидев Найда в дверном проеме, сухо кивнул на стоящий перед столом табурет.

– Присаживайтесь.

Он изучал какие-то бумаги, хмурясь. Баксон был обрюзгшим, лысеющим мужчиной за 50, и от него постоянно воняло потом. Он носил засаленные рубашки и любил расстегивать их чуть ли не до пупка, оголяя волосатую грудь.

Найд отодвинул табурет, сел на самый краешек. Напрягся. Ожидание добавляло нервозности.

Безопасник пододвинул к Найду листочек, который до этого читал, и простую шариковую ручку.

– Распишитесь.

Стараясь не выдать себя дрожью в руках, Найд пододвинул документ ближе к себе и не сдержал возмущенного выкатывания глаз.

«Объяснительная. Я, Найд Хаглоу, 25 июля 2070 года в 11:37 находился на смене в шахте Верона-1 в составе 15-ой бригады. В момент обрушения свода шахты я работал на участке 23-А, а именно: производил управление угледобывающим комбайном. По невнимательности я совершил ошибку и направил резец комбайна на неукрепленную область, в результате чего последовал обвал породы и поломка комбайна»