Эдмунд молча кивнул, и тут же четыре воина окружили его: двое встали впереди него, двое – позади. Священник, скрестив ладони и приложив их к груди, опустил голову и почти неслышно направился вперед. Предводитель Белых братьев отошел в сторону, чтобы уступить дорогу шествующим, и взглядом проводил их до первой каменной ступени на тропе, текущей с высоты.

Эрвин последний раз ступал по этим ступеням очень давно, но его ноги превосходно помнили каждую. Все маленькие впадины и выступы они обходили с детской легкостью, так что священнику не приходилось отвлекаться от внутреннего созерцания. На долгом пути священник не проронил ни слова, оставаясь полностью погруженным в свои думы.

От тропы иногда отходили ответвления, ведущие то к потрясающим своими размерами и величием храмам, то к скромным часовенкам. Но шествовавшие вместе с братом-священником не отклонялись от главного пути. Их цель была гораздо выше.

Лестница закончилась на выдолбленной в камне небольшой площадке, распростершейся перед двумя исполинскими белыми башнями. Здесь ветер поднимал вверх плащи спутников Эрвина, и лишь теплое солнце спасало людей от несущегося вместе с морским бризом холода.

Две башни соединялись общей белокаменной пристройкой, только через которую можно было пройти в священные покои. Ведущую в залы пепельную дверь открыл стоявший на посту Белый брат. Перед тем как войти, Эрвин обернулся к сопровождавшим его воинам и сдержанным поклоном поблагодарил их.

Оставив Белых братьев снаружи, Эрвин углубился в здание. Сразу за дверью брат Красных всадников повернул налево, в один из множества коридоров. Легкие шаги священника отдавались эхом в пустынном переходе, освещенном лишь пробивающимися сквозь цветные витражи солнечными лучами. Но гул быстро пропал – пройдя коридор, Эрвин оказался перед сводчатой белой аркой, что была в несколько раз выше него. В ее створе служитель веры увидел огромную круглую комнату, у которой, казалось, не было потолка.

У противоположной от арки стены стоял массивный, едва обработанный камень, на котором покоилась очень толстая, пережившая многое и многих книга. Резвый огонек от стоявшей на камне свечи перебегал по пожелтевшим от времени страницам, высвечивая иссохшие краски рисунков, обрамлявших давно написанные слова.

Перед постаментом на коленях стоял сгорбленный старец, чью голову закрывал темно-синий капюшон. Хоть он находился спиной к Эрвину, священник был уверен: старик знает о том, кто вошел в его залу. Брат Красных всадников сделал еще несколько неслышных шагов и оказался под высокими сводами нижнего яруса белой башни.

Любой другой наверняка бы первым делом посмотрел вверх, чтобы увидеть, как усеянный узорами потолок комнаты нагромождался над смертными своей величавостью. От пола до него было больше пятидесяти футов. Но сейчас Эрвина это совсем не занимало. Когда-то он каждый день разглядывал все эти причудливые завихрения, складывавшиеся в единый рисунок. Каждая линия, каждый узор были им давно изучены так, что даже сейчас он мог по памяти воспроизвести весь дивный орнамент. Но вместо этого Эрвин остановился, вглядываясь в силуэт старого теосца одновременно с радостью и с удивлением.

– Ты знал, что я приду к тебе, – слова священника были больше похожи на утверждение, чем на вопрос.

– А как же иначе, друг мой? – не став подниматься с колен, старик откинул капюшон назад, обнажив глубокие залысины.

– Я к тебе не присылал голубей. Как? – бесстрастным голосом спросил Эрвин.

– Когда Создатель одаривает снами своего преданного слугу, я предпочитаю верить им, – ответил старец.