— Прости, что не уберегла тебя, — шепчу я. — Прости, что не уберегла.

Губы едва шевелятся, и я уверена, что на камере, если она есть, никто не разберёт моих слов.

Это мгновение лучшее, что случилось в моей жизни после пережитой трагедии, после мыслей, которые ни на секунду не отпускали меня, ведь я всерьёз планировала «уйти», чтобы воссоединиться с дочкой.

«Я тебя никому не отдам, милая. Больше никто не отнимет тебя у меня», — мысленно говорю, а дочка словно слышит и улыбается, а потом хмурит бровки, и её нижняя губка дёргается.

Надеюсь, что нам удастся придумать что-то с Усольцевым, чтобы дочь не разрывалась меж двух огней.

Шолохову дочь не нужна — в этом я более чем уверена. Он пока сам ещё ребёнок, поэтому точно не сможет стать отцом.

Усольцев настоящий отец Сони, пусть и не биологический…

Моё сердце разрывается от тяжёлых мыслей, посещающих голову.

Как мы с Усольцевым будем делить нашу дочь?

***

— Вероника, я вижу, что вы отлично справляетесь со своей работой. Наталья похвалила вас, но я и сам многое успел увидеть. Уверен, что дальше вы привыкнете и полностью будете обходиться без поддержки и контроля.

Вздрагиваю.

Когда он увидел?

Наверняка в детской действительно стоят камеры, и мне будет проблематично взять ДНК Сони. Впрочем, никто не отменял тот факт, что ложка после еды могла пропасть, как и несколько волосков из детской расчёски. Остаётся надеяться, что этот момент не окажется на камере крупным планом.

Разве может человек в здравом уме догадаться, что я пришла сюда ради дочери?

Если только этот человек не знает, у кого он отнял ребёнка.

Знай Усольцев, что я мать Сони, то он бы не подпустил меня и близко к своему дому.

В кабинете мужчины царит духота и пахнет деревом. Мне тяжело дышать, но скорее это связано и с нервным напряжением. Всё-таки я слишком переволновалась сегодня. День выдался крайне суровым, и мне хочется пойти спать. Ночью за Соней будет приглядывать Наталья, хоть мне бы и хотелось самой остаться с дочерью. Вот только нельзя пока проявлять настойчивость и претендовать на всё время девочки, чтобы не вызвать подозрения.

Я вдруг смеюсь собственным мыслям, думая, а когда закончится это «когда»? Понятие растяжимое, ведь уже сегодня я могла получить ДНК девочки и сбежать, чтобы поскорее сделать анализ, но ведь не сделала.

— Я рада, что пока оправдываю ваше доверие, — говорю сдавленным голосом я и натянуто улыбаюсь.

— Вижу, вы устали. Вам следует отдохнуть. Сегодня день выдался непростым для нас всех.

Киваю, только бы поскорее сбежать от неудобного разговора и остаться наедине с собой. Мне пока сложно смотреть в глаза человека, которого я планирую предать.

Отмечаю, что Усольцев сам выглядит крайне уставшим: под глазами пролегли глубокие тени, уголки губ опущены, а на лбу отчётливо прослеживаются складки. Он много переживал сегодня, много хмурился и истончился морально. Наверное, у него сейчас непростой развод с женой, раз он так нервничает. Ещё недавно женщина была рядом с ним, я ведь видела её фотографии с Соней в социальных сетях, а теперь её нет. Только Богу одному известно, что произошло между ними двумя, и это точно не моё дело, но мне жаль Усольцева.

Хотя кто я такая, чтобы жалеть других?

Меня не жалели, так почему я должна?

Сердце сдавливает, и я отвожу взгляд в сторону.

— Мы можем подписать договор прямо сейчас, если вы готовы, — предлагает Виктор, чем отвлекает меня от мыслей.

— Конечно, — отвечаю я и беру бумаги, которые уже минут пятнадцать лежали передо мной, но я так и не ознакомилась с их содержимым.

Нужно сделать всё прямо сейчас и уйти. Переведу дух, и мне станет легче. Возможно, утром я смогу окончательно избавиться от угрызений совести, ведь когда у меня отнимали дочь, никто не думал о чувствах безутешной матери, которой заявили, что ребёнок погиб во время родов.