***

Похороны прошли быстро. Без речей и вереницы желающих проститься. Две соседки, с которыми мать то собачилась, то годами не разговаривала. Три──четыре незнакомые женщины, наверное, с работы. Еще одна, отдаленно напоминающая мать.

── Двоюродная сестра Галя ── пояснил отец.

Катя вспомнила, что, вроде, однажды видела ее давно-давно. Где и когда ── вспомнить не могла, а отца спрашивать не стала.

Поминки тоже не затянулись. Поминать особо было нечего, похоже, не только Кате.

Они вернулись вдвоем домой ── отец и дочь. У каждого был вопрос: что дальше? Но никто его не задал.

── Надо бы, наверное, ее вещи разобрать, ── произнес отец. ── Помоги, если можешь. Давай вместе. Мне одному не осилить.

── Хорошо, ── ответила Катя, ── я сама.

Ей вдруг захотелось последний и единственный раз прикоснуться к материным вещам. При жизни та не впускала дочь в свой мир. Может, сейчас удастся заглянуть в него.

В ее комнате было прохладно, если не сказать холодно. Форточка оставалась открытой все эти дни ── как будто они пытались выветрить из дома материн дух.

Катя оглядела мебель, провела рукой по столу, попыталась сесть на кровать, но не смогла ── не хватило духу. Ей так хотелось что-то здесь понять, почувствовать, что могло ответить на незаданные ею вопросы. Но комната была холодной, неуютной, бездушной, как и ее хозяйка. Бывшая хозяйка. И ни одного ответа.

Катя открыла шифоньер: тусклого цвета платья, темные водолазки. Не отдавая себе отчета, она уткнулась носом в этот убогий гардероб в надежде уловить запах. Хоть она и не помнила, да что там не помнила, практически не знала запаха матери, но почему-то показалось, что она сможет распознать его. Не могут же эти платья и водолазки совсем его не сохранить. Оказалось, что могут.

Потеряв надежду поймать хоть какой-то след материной жизни, хоть слегка прикоснуться к нему, Катя почувствовала знакомую пустоту в душе.

Она равнодушно складывала одежду, постельное белье, полотенца, какие-то тетради со столбцами цифр ── похоже, мать вела учет тратам, почетная грамота за добросовестный труд, несколько старых журналов «Вокруг света» за какой-то мохнатый год. Все в одну стопку, все на выброс.

── Надо же так прожить, чтобы ни одной твоей вещью ни с кем не захотелось поделиться, ── подумала Катя.

Она вдруг заметила, что с материной смертью к ней стали приходить прямо-таки философские мысли. Раньше она такого за собой не замечала.

Катя продолжала выгребать содержимое ящиков стола: несколько сломанных ручек, маленькая открытка-иконка. Неужели мать верила в Бога?! Иконка была дешевой, но выбрасывать ее было как-то неправильно. Отложила в сторону.

Опустошая самый нижний ящик стола, Катя обнаружила в нем крепко связанную жгутом пачку писем. В Катином представлении, писем давно никто не пишет. Всем хватает сообщений в мессенджерах. А часто даже не сообщений, а одних смайликов ── и все понятно. Но это были самые настоящие письма. Тем, что принято называть шестым чувством, Катя поняла, что здесь может быть что-то важное. На один миг в голове мелькнуло про запрет на чтение чужих писем, но тут же исчезло. Теперь эти письма были ничьими. А значит, уже не были чужими. Единственный стул был завален вещами на выброс, и Катя не стала освобождать его. Казалось, нельзя отвлекаться ни на что, нельзя выпустить из рук эту связку. Она села прямо на пол. Плотно завязанный жгут не поддавался плохо слушающимся пальцам. Пришлось встать и взять нож.

Писем оказалось много, больше, чем она предполагала, пока они были плотно связаны. На конвертах ── один и тот же почерк. Она вгляделась в адрес. Адресов было два ── и оба незнакомые. Один ── в их городе, второй ── какого-то поселка городского типа в Курганской области. Его название она никогда раньше не встречала.