– Одиннадцатилетние девочки не ходят по ресторанам. Только потому, что это праздник твоего папы, ты сегодня пойдешь туда, но ровно в девять мы уйдем.

Что же там будет происходить после девяти вечера? Это очень интересовало Веронику.

– Ничего особенного. Все напьются и будут вести себя неадекватно. Видеть тебе это ни к чему, – отвечала бабушка на заданный ей вопрос, когда они вдвоем возвращались в тот вечер из ресторана на трамвае по Садовой улице.

Ехать было недалеко. Воронцовы жили все в той же квартире в доме на Казначейской улице недалеко от Сенной площади. После того как на этой площади в пятидесятые годы взорвали необыкновенной красоты храм, оборудовав вместо него вход на станцию метро, ее почему-то переименовали из Сенной в Площадь Мира. Может, для ленинградских властей уничтожение храмов было как-то связано с миром?

Теперь Вике уже восемнадцать. Она совершеннолетняя. А бабушки уже скоро год как нет рядом. И как бы она отнеслась к походу Виктории в ресторан, было неизвестно.

Приняв предложение Дитера, Вероника сразу после работы поехала домой. Вбежав в свою комнату, она быстро переоделась в халат и, схватив банное полотенце, чтобы принять душ, остановилась у зеркала распустить и причесать волосы. Вика торопилась. Ведь надо было еще успеть смыть с себя пыль от опилок, подвить локоны и надеть нарядное платье. Оно было у девушки единственное. То самое, которое ей сшили на выпускной школьный бал в прошлом году: голубое, из легкого шифона, на тонкой шелковой подкладке. Широкий пояс подчеркивал талию, короткая юбка лежала мягкими складками, открывая красивые стройные ноги. Небольшой вырез гармонировал с изящной линией шеи, и высокая упругая грудь вырисовывалась под облегающим лифом. Нежно-голубые туфельки и маленькая сумочка дополняли ее наряд. И туфельки, и сумочку, и этот удивительный шифон, из которого сшили платье в ателье, достала для Вики папина пациентка. Она работала в Гостином дворе директором.

– Пользоваться услугами пациентов неприлично, но что делать, если ничего нельзя купить. Надо только доставать! – сетовал тогда отец.

– Да уж, – отвечала ему бабушка, – на дворе апрель шестьдесят девятого года! Уже больше полувека, как вся власть отдана Советам, а все нечего купить! Когда я оканчивала гимназию, мне купили крепдешиновое платье во французском магазине в «Апраксином дворе». А ведь тогда шла Первая мировая война, однако, несмотря на трудности, в магазинах можно было купить красивые вещи без всякого блата.

Вероника достала из шкафа свой выпускной наряд и, аккуратно разложив его на диване, поспешила по длинному коридору в душ. К своему ужасу, она увидела, что, закрыв своим телом дверь в ванную комнату, на полу лежит сосед дядя Коля.

Он разошелся с женой и, в результате долгой цепочки обмена, оказался в маленькой комнате около кухни, выменянной им четыре года назад у той самой молодой женщины, которую поселили во время войны. Первый раз он, бравый морской офицер, явился при полном параде с медалями и кортиком на боку. Просто картинка, а не мужик! Поначалу дядя Коля вел себя тихо, так что соседи недоумевали, почему жена развелась с таким положительным мужчиной. Но скоро всем все стало ясно. Дядя Коля пил. И пил страшно.

– Зачем военным платят такую большую пенсию? – недоумевала соседка Мария Дмитриевна. – Вот они и пьют. Куда ему одному ее девать?

– Он платит алименты сыну, – возражала мама Виктории Надежда, – не так уж много у него остается.

– Остается немного, а кажный день в коридоре валяется. До своей двери дойти не может. На что, на что, а на выпивку у мужика всегда деньги найдутся.