И почему меня это не удивляет? Кажется, я уже начинаю привыкать, что Джеймс появляется, как чёрт из табакерки.

– Послушай, - медленно присаживаюсь на кровать и снимаю надоевшие туфли на каблуке. – Я, наверное, не смогу.

– Сможешь.

– Нет, ты не понимаешь. Я увидела его и…

– И что? Потекла? – грубо комментирует мужчина.

– Нет. Просто Марчелло, в сущности, ничего плохого мне не сделал. Ну не женился. Делов –то! Если каждому кавалеру за такое мстить, то жизни не хватит. И он, правда, ко мне хорошо относится. Подставить его за деньги, было бы слишком подло с моей стороны.

Джеймс кивает:

– Я предвидел такой поворот, - он достаёт папку из кейса и протягивает её мне. – Вот полюбуйся.

Внутри какие-то документы и фотографии с датами.

– Твой благоверный врал тебе всё время, что вы были знакомы. И пока ты ждала хэппи-энд у алтаря, даже не думал разводиться, а преспокойно жил со своей женой.

– Этого не может быть!

– Смотри даты. Сверяй события, - спокойно произносит Джеймс.

На снимках Марчелло в окружении родственников. Почти на каждой карточке рядом с ним невысокая полная брюнетка с крючковатым носом. Итальянец нежно держит её за руку. Обнимает.

– Знаешь, кто это? – спрашивает англичанин.

Отрицательно качаю головой.

– Мария Тереза Романо. Жена Марчелло. Она тоже из Калабрии. Дочь одного влиятельного мафиози, ныне покойного. То есть, Тереза из клана, из «семьи», как они говорят. Поэтому твой бывший никогда бы с ней не развёлся. Из семьи у него есть только один выход – вперед ногами. Другого не дано.

– Это просто твои предположения. Я знаю…

– Ничего ты не знаешь! Вы познакомились зимой две тысячи десятого, верно?

– Да. А летом он пригласил меня в гости, и я жила у него в квартире. Здесь в Венеции. И никакой жены не было!

– Разумеется. Она была с детьми в Калабрии. Тереза уезжает туда на всё лето.

– Но я бы заметила, что в квартире живёт женщина!

– Нет. Ромеро - не идиот. Он просто убрал все её вещи.

Вспоминаю, что Марчелло запрещал мне заходить в одну из спален, сказав, что это комната дочери.

– Дальше. Сентябрь две тысячи десятого. Выставка архитектурного искусства в Париже. Видишь, с кем он ездил? Октябрь того же года – винный тур по Эльзасу. Обрати внимание, кто присутствует на всех фото?

Я хорошо помню тот октябрь. Он пришёлся на самый разгар нашего безумного романа. Итальянец писал и звонил мне по несколько раз в день. Клялся в своих чувствах, умолял приехать.

– Рождество две тысячи десятого, одиннадцатого, двенадцатого, пятнадцатого, - Джеймс кидает веером снимки мне на колени. – Везде вместе. С детьми. Счастливая пара.

Тон англичанина давящий, прессующий. Каждая реплика бомбой взрывается в моём мозгу. Её осколки разлетаются по всему организму. Глубоко впиваются острыми краями в сердце. Режут. Терзают.

Я сжимаюсь и трясущимися руками начинаю разбирать оставшиеся фотографии. На одной из них вижу на жене итальянца браслет с крупными камнями. Я помню это украшение. Мы встречались с Марчелло в Вене. Перед отъездом он покупал подарки для дочери и сына. Я тогда ещё удивилась, что восемнадцатилетней Кьяре итальянец выбрал массивный золотой браслет. Он мне казался совершенно неподходящим для юной девушки, но Марчелло сказал, что его дочь обожает такие украшения. Получается, он покупал этот подарок для жены.

­– Ты была когда-нибудь в его квартире, кроме как летом?

– Не помню, - отвечаю с трудом, чувствуя, как в горле образуется комок.

– Вспоминай! – рявкает Джеймс.

– Да! Зимой две тысячи двенадцатого. Как раз перед расставанием.

– Держи, - англичанин протягивает мне снимки, на которых жена Марчелло катается на лыжах с сыном в горах в те же даты, что я была в Венеции. – Не замечаешь никаких совпадений? Его дочь к тому времени уже училась в университете в Милане. То есть, он тебя приводил в дом, когда его семья уезжала. А в остальное время вы встречались в других местах, верно?