Терренс поднялся на ноги, грохнув опустевшим стаканом по столешнице обеденного стола.

– Знаешь что, Хейвуд, тебе бы тоже не помешало расслабиться, отымев какую-то девку, может, тогда ты стал бы менее высокомерен и более сносен. Сейчас общаться с тобой совершенно невыносимо! – С такими словами молодой человек пошел прочь, оставив брата наедине с его мыслями.

В чем-то Терренс был прав: Хэйвуд давно забросил любовницу, увлеченный скорее работой с Фаррелом, чем общением с женщинами. Может, и стоило к ней наведаться... Почему бы и нет? Перед глазами мгновенно возникло лицо Джеммы Фаррел с веснушками на носу. Она не прилагала усилий, чтобы свести их на нет, а будто даже самим их наличием на лице бросала вызов целому миру... Вот я какая, и не стыжусь этого! Её волосы отливали на солнце всеми оттенками меди и по-бунтарски выбивались из толстой косы, перекинутой через плечо.

Хэйвуд вспомнил, как увидел ее в первый раз не на портрете... Вживую. Это было в ту пору, когда зацветали азалии, и их терпкий, дурманящий аромат еще долго ассоциировался для Хэйвуда с худенькой девушкой, вышедшей из кареты тем ранним утром семь лет назад. Бледная, но с алеющими, как лепестки тех же азалий, щеками, она показалась ему самой красивой девушкой в мире, о чем он, конечно, знал по портрету, но не смел и надеяться, что подобное совершенство действительно существует в природе. Полагал, что художник приукрасил, как водится, красоту юной невесты...

Но он скорее преуменьшил её. И Хэйвуд мучительно сожалел, что Рейманд, его мертвый друг, никогда не увидит Джеммы Миллз собственными глазами. Его смерть оказалась когда-то ударом для Хэйвуда, косвенно он полагал себя виноватым в его преждевременной смерти, а потому глядел на невесту уже не Рейманда, а его отца с восхищением и глубоким, внутренним сожалением одновременно.

– Рад познакомиться с вами, моя дорогая, – произнес Фергюс Фаррел, прикладываясь к руке своей нареченной. – Вы так юны и совершенно очаровательны. Гуляя в саду, вы, верно, сольетесь с цветками азалий, розовыми и нежными, настолько похожи на них...

– Благодарю, сэр, – откликнулась девушка, покраснев от цветастого комплимента. – Но мы так долго были в дороге, так измаялись этими тряской и скучными видами из окна, что вряд ли пахнем и выглядим столь же прекрасно, как те цветы, с которыми вы сравнили меня. Моя несчастная Люси совершенно без сил! – указала она на служанку, стоявшую рядом.

– Да-да, понимаю, вас сейчас же проводят в отведенные для вас комнаты и принесут воду, чтобы умыться.

– Я хотела бы принять ванну...

– Э... конечно, моя дорогая, я распоряжусь, чтобы вам натаскали с кухни воды.

– Благодарю, господин, буду весьма благодарна.

Ей было пятнадцать, но Хэйвуд отметил тогда, что характера ей не занимать. Она либо прекрасно осознавала свою красоту и эффект, который производила, пользуясь этим вполне, либо просто-напросто точно знала, чего хочет и не боялась выразить это вслух.

Она лишь мимоходом скользнула по нему ничего не значащим взглядом, но Хэйвуда окатило горячей волной, и он понял, что новая леди Фаррел станет его сладостным, но и мучительным бременем на ближайшее время, поскольку, как бы он ни старался себя обмануть, он влюбился в нее еще по портрету и знакомство вживую лишь подлило масло в огонь его так некстати вспыхнувшей страсти.

– Хороша, – констатировал Фаррел, когда девушка в сопровождении личной служанки скрылась в проеме двери. – И, по всему видно, с характером. Жаль, Рейманд не дожил до этого часа!

Мужчина похлопал Хэйвуда по плечу, сделавшись грустным, как это обычно бывало, стоило вспомнить о сыне.