– И мне, сэр, – с особенным чувством отозвался молодой человек.

По сути, Хэйвуд просил у мужчины прощение за смерть его сына: всё ему мнилось, прояви он больше заботы о друге, больше внимания, тот не попал бы под дождь и не скончался впоследствии от затяжной, перешедшей в легочную инфекцию хвори. Рейманд по природе своей был слишком слабым и хрупким, частенько болел, проводя в постели долгие дни, но тогда они возвращались из Йорка с ремесленной ярмарки, и Хэйвуду стоило настоять на ночевке на постоялом дворе, но Рейманд, разгоряченный ездой и воспоминаниями о чудесно проведенном дне, лишь отмахнулся: мол, доберемся до ливня. Увы, не успели... Тот застал их в дороге, вымочив так, что даже редко болеющий Хэйвуд неделю провалялся в постели с сильнейшей простудой, а друг так и вовсе уже не поднялся с неё.

С тех пор чувство вины не оставляло молодого мужчину ни на минуту, глодало изнутри, особенно в те моменты, когда он наезжал в Лодж и видел Фаррела и его молодую жену. А виделся с ними он часто, так как подспудно как будто желал заменить Фергюсу Фаррелу сына, которого тот лишился по его, Хэйвуда, вине. На пару они изучали способы изготовления стёкол, добавки, состав, и подчас так увлекались, что леди Джемма, заявившись в мужнину мастерскую, хмурила брови, призывая их к столу ужинать.

На Хэйвуда она, впрочем, почти не обращала внимания, вела себя так, словно он человек-невидимка, и лишь изредка за столом перекидывалась с ним словом, пустым, мало что значащим, и глядела при этом высокомерно и холодно, словно он её кровный враг.

Чем была вызвана ее явная неприязнь, Хэйвуд не брался предполагать. Он на то время ни сказал и ни сделал ничего из того, что могло бы ее оттолкнуть... Наоборот, глядел восторженными глазами и, страшась, впрочем, выдать себя, маскировал восхищение толикой равнодушия. Может быть, это и послужило причиной их нынешней конфронтации...

– Господин, я могу с вами поговорить? – Стакан его давно опустел, и Хэйвуд сидел, глядя на угли в камине невидящими глазами. Но услышав, что к нему обращаются, встрепенулся, избавляясь от оцепенения...

– Да, конечно. Что ты хотела?

Молоденькая служанка, совсем девочка, если подумать, сминая руками передник, выступила вперед.

– Сэр Лэнгли, я... я хотела сказать... – Она мучительно покраснела, тяжело, возбужденно дыша. – Я... я не знаю, к кому обратиться...

– Говори же смелее. Что тревожит тебя? – подбодрил Хэйвуд бедняжку.

– Я в тягости, господин, – пролепетала девчушка, и Хэйвуд подумал, что она упадет сейчас в обморок, таким бледным сделалось её личико. – От вашего брата, мистера Терренса... Он обещал позаботиться обо мне, но теперь не желает и видеть... А ваш батлер, едва узнав о моем положении, гонит меня со двора. Я же круглая сирота... Куда мне податься сэр? Разве что утопиться... Но ведь грех это, я не могу так с младенцем... Помогите мне, умоляю! Все знают, у вас доброе сердце... Мне больше не к кому обратиться.

4. Глава 4

Мерит была в чем-то права: находить проблемы на свою голову Джемма умела исключительно хорошо. Вернее, казалось, они сами находили её в силу её же неугомонного нрава... Но не в духе госпожи Фаррел было отступаться от них, и она встречала каждую новую трудность с высоко поднятой головой.

Вот и перед болезнью супруга она не спасует: даст ей отпор всеми силами. Одного обещания травницы посмотреть его оказалось для Джеммы достаточно, чтобы снова поверить в самое лучшее. Фергюс, конечно, поправится – иначе и быть не могло! – поправится ради неё...

От одной мысли о том, что её снова выставят на торги, как рабыню на невольничьем рынке, девушке делалось не по себе, и фитилек паники вспыхивал ярче. Нет, она не позволит новому мужу, кем бы он ни был, диктовать ей, как жить... Ей вообще новый муж ни к чему. Джемма не собиралась терпеть мужчину подле себя...