Туман поднимался, проникал в корпус корабля быстрее океана. Де Салер протиснулся в капитанскую каюту. Вывороченная дверь, застрявшая поперек проема, частично загораживала проход. Внутри вода доходила чуть выше лодыжек. Вокруг ножек стола плавали сломанные навигационные приборы, страницы из бортового журнала, похожие на дохлую рыбу. Жюстиньен ножом открыл сундуки, прикрепленные к стене, нашел белье и серебряный кубок, портрет женщины, но не спиртное. Он со вздохом захлопнул крышки и оглядел каюту в темноте. Его беспокоила одна деталь в этой истории, в их кораблекрушении… Трупы. Трупы отсутствовали. На пляже было всего около пятнадцати тел. Некоторые, возможно, погибли в море, но сколько именно?

Океан плескался о корпус. Жюстиньена била дрожь. Он безотчетно постукивал кончиками пальцев по морским сундукам. Ночь бури. Что произошло в ночь бури? Жюстиньен закрыл глаза, пытаясь вернуть свои воспоминания. Выстрелы. Крики. Волны, бьющиеся о палубу наверху. Крики помощников капитана, отдающих приказы. Он стиснул зубы. Нет, снова нет. Эти образы ни о чем ему не говорили. Он даже не мог с уверенностью сказать, правдивы ли воспоминания, или же его разум просто реконструировал события постфактум. Возможно, эта картина сложилась в памяти из тех штормов, что он пережил в Бретани, еще будучи подростком. Жюстиньен вдохнул насыщенный йодом воздух. Поднялся ли он тогда на палубу? Образы уже рассеивались. Он застонал от разочарования и стукнул обоими кулаками по капитанскому столу, порезав при этом руку о стекло фонаря. Несколько капель крови утекли в океан. Де Салер выругался и выбежал наружу.

В сумерках пресвитерианский священник с дочерью отправились за снегом, чтобы растопить его. Берроу, английский офицер, натянул на голову меховую шапку, а поверх формы надел вывернутый наизнанку бобровый тулуп. Он сосредоточился на инвентаризации оружия, в то время как Жонас, Жюстиньен и Венёр строили укрытие из досок и кусков паруса. Едва они закончили, как из леса появились охотники с добычей – несколькими зайцами и двумя куропатками. Мясо жарилось на вертеле, а день угасал. Пастор пытался высушить Библию с изогнутыми страницами. Ужин дополнили моллюски и отсыревшие морские галеты, найденные Венёром на месте крушения. Затем были распределены часы ночного дежурства.

Вопрос о маршруте следующего дня так и не решился, но никто его не поднимал. Он словно повис в воздухе между ними, где-то между пламенем и тенями. Берег простирался за спиной Жюстиньена, но это не мешало ему чувствовать кожей необъятную водную массу, густую и грозную, шумящую за плечами. Крупная дрожь сотрясла его хребет, как будто холодные влажные пальцы пробежались по выступам позвоночника. Перед ним, по другую сторону костра, раскинулся лес, а еще дальше – горы. Берег или лес. Два возможных направления: одно четкое и пустынное, другое – более дикое и неопределенное. Если бы Жюстиньену пришлось выбирать одному, он бы подбросил монету. Или, что более вероятно, даже не пошевелился бы.

Как Габриэль. Тот оставался неподвижным с момента кораблекрушения, словно пытался превратиться в одну из тех гранитных статуй из одной легенды, которую Жюстиньен слышал по ту сторону океана, но не мог вспомнить.

Габриэль только грыз почерневшие куски зайчатины, которые подавал ему Венёр. Ботаник фактически назначил себя опекуном подростка. Всю вторую половину дня он то и дело отгонял от мальчика Франсуа и Жонаса, которые хотели непременно его растолкать. Зарево костра отражалось в бесстрастных светлых глазах Габриэля, а тем временем Франсуа из Бобассена и путешественница Мари бросали друг на друга тяжелые, язвительные взгляды, заменявшие им разговор. Жюстиньен держался в стороне. Он промерз, несмотря на близость огня. Страдал от голода, но смог проглотить всего несколько кусочков мяса. Он был готов убить ради глотка спиртного. Всё для него в тот вечер имело тошнотворный привкус соли.