– Франсуа. Я из Бобассена.

Жюстиньен видел его на борту в Порт-Ройале. Тогда траппер, одетый в шапку и толстый тулуп, казался человеком массивного телосложения. Теперь эти шкуры сушились в дыму костра. Объем его тела, даже без этой толщины, по-прежнему оставался внушительным, мышцы перекатывались под защитным слоем жира. Однако молодому дворянину зверолов все равно напоминал одного из тех людей без кожи, которых он видел на анатомических гравюрах в Париже. Траппер оторвал от своей жвачки еще один кусочек, прожевал его с открытым ртом и сплюнул под ноги пуританину, который в ответ взглянул на него с укором.

Ботинок зверолова оставил вмятину в пепельно-сером песке, и оттуда вылез зеленый краб. Франсуа попытался раздавить его каблуком, но промахнулся и едва не подавился комком жевательного табака. Сидящая рядом с пастором белокурая девушка вздрогнула и еще ниже опустила голову. Волосы она заправила под строгий белый чепец. Из щепок и веревки она делала распятие. Чуть в стороне вокруг трупов собирались морские птицы.

– Прекрати, – приказал пастор юной девушке, глядя на нее.

– Это для мамы, – ответила она, не отрывая глаз от своей работы. – Чтобы поставить на ее могилке.

– Твоей матери нет среди тел, – возразил отец. – И твоих братьев тоже. Нужно сохранять веру.

Девушка пожала плечами, но не прервала своего занятия. У них с отцом были одинаково хрупкие, костлявые фигуры, бледная кожа на лице, покрасневшая от холода, и белобрысые волосы, придававшие им унылый вид. Только глаза у них оказались разные. У девушки – мутно-серого цвета, а у пастора – коричневые с желтой каймой.

Горящие обломки корабля давали столько же дыма, сколько и тепла. Жюстиньен закашлялся, его нос и носовые пазухи были раздражены, в горле появился привкус древесного угля. В стороне две крачки дрались из-за глазного яблока мертвеца.

– Их, наверное, следует похоронить, – заметил марсовой.

Все вокруг костра поняли, о ком он говорит.

– Есть дела поважнее, – ответила Мари, сохраняя спокойствие. – Найти что-нибудь поесть, что-нибудь выпить. Укрытие на ночь.

Она поднялась с ружьем в руке. Песок пятнами прилип к ее еще влажным юбкам. Мари была единственной среди выживших, кто не утратил своего великолепия. Она казалась более жесткой, закаленной ветрами. Жюстиньен рефлекторно отпрянул на несколько дюймов, рискуя отдалиться от огня. Она не обратила на это никакого внимания, возможно, даже не заметила его. Протянув руку пастору, представилась:

– Мари.

Священник, смутившись, взял ее за руку.

– Эфраим Жессю, миссионер. Моя дочь – Пенитанс[21].

– Пенни, – тихим голоском прошептала девочка-подросток.

– Пенни, – повторила путешественница серьезным тоном.

– Есть идеи, где мы находимся? – спросил в сторону ботаник Венёр.

– На западном побережье, – ответила Мари, – самом холодном на Ньюфаундленде. Зима здесь длится дольше, чем в других местах.

– А как нам добраться до цивилизации? – скривился матрос.

– Если мы пойдем вдоль побережья на север, то в конечном итоге доберемся до Французского берега. Там рано или поздно мы наткнемся на лагерь ньюфаундлендцев. Но я не знаю, как далеко отсюда до Пуэнт-Риш, несколько лье или… больше… Другой вариант…

Английский офицер поднял голову:

– А что, есть другой вариант?

– Мы можем пройти через лес, – вмешался зверолов. – Мы двинемся вглубь суши, пересечем горы, чтобы добраться до противоположной стороны острова. Большинство деревень расположено именно там.

– Это более рискованный путь. Менее надежный, – вновь взяла слово Мари. – Мы рискуем заблудиться. Мы не знаем местности.

Франсуа усмехнулся: