– Караоке-бой? – нахмурилась Барбара. – Это что, мы должны петь до победного?

– Кажется, да, – кивнул Умняша, подключаясь к интерфейсу станции. – Я читаю код. Здесь чётко прописано: «Проверка ритма, харизмы, и устойчивости к музыкальному позору». В случае провала – выброс в космический вакуум.

– Ага, классика, – буркнул Арчи, – меня в юности так со сцены выносили.

Перед ними загорелась гигантская голограмма. Из неё появился судья – полупрозрачный силуэт с диско-париком и голосом, похожим на эквалайзер в стрессе.

– ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА УРОВЕНЬ 1: БИТВА ГОЛОСОВ! – прогремел он. – ТЕСТ НА ДОСТОИНСТВО! СМЕЛЫЕ ГОЛОСА ПРОЙДУТ. ЛЖИВЫЕ – УТОНУТ В РИТМЕ ПОРАЖЕНИЯ!

– С ума сошёл, – прошипел Пётр, – я пою только в душе и только под шум перфоратора!

– Все поют под перфоратор, – сказал Базиль, – это канон.

– Итак! – провозгласил Судья. – ПЕРВЫЙ ТУР: СОЛО-БИТВА! ВЫБОР СЛУЧАЙНЫЙ!

И система мигнула. Лучи выхватили одного участника.

И, конечно, это был… Пётр.

– ЧТО?! – завопил капитан. – Я не… я вообще-то только за штурвалом стою!

– ПЕТР ОРБИТОВ, ВЫХОДИ НА СЦЕНУ! – прогремело в стиле хоровой трагедии.

Платформа выдвинулась, подсветка включилась, и экран выдал песню:

«Я летаю в космосе, а чай всё равно проклят»

(оригинал – неизвестная группа из эпохи Плазменного Рока).

Музыка заиграла. Барабаны. Лазерные гитары. Туман изо всех щелей.

Пётр встал. Вдохнул. И… запел.

Это было страшно.

Это было громко.

Это было… неожиданно эмоционально.

Даже Базиль, который в этот момент жевал сушёную мошку, замер. Умняша прервал поток древнегреческого, Барбара уронила бластер. А Арчи заплакал. Возможно, от ужаса. А возможно – от странной ностальгии.

– Ну… – начал Судья, – это было дико, немелодично, вопиюще…

НО С ИСКРЕННИМ СТРАДАНИЕМ!

ОДОБРЕНО!

Пётр вернулся на место, дрожа.

– Я сейчас себя боюсь, – прошептал он.

– И правильно, – хмыкнула Вася. – В тебе проснулся космический шансон.

Следующим был Базиль. Система выдала ему песню:

«Ода комару, что влюбился в турбину»

Базиль вышел. Размял горло. Сорвал рубашку (которой не было), откинул голову назад и начал петь. Но не просто петь. Он исполнял. Его антенны светились в такт, ноги танцевали что-то вроде болотного фламенко, а его голос переходил от кваканья к контральто, как будто он – жаба-оперный бог.

К концу номера даже Судья аплодировал.

– ЭТО БЫЛО ПОТРЯСАЮЩЕ! – выкрикнул он. – ПРИСУЖДАЮ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ БОНУСЫ ЗА ТЕМБР!

– Ещё бы, – усмехнулся Базиль, возвращаясь. – Я тренировался, когда в детстве нам отключали звук.

Третий – Арчи.

Песня: «Песнь афериста, или кто сказал, что деньги пахнут?»

Арчи вышел как на модный показ. В пальто из изоляции, с микрофоном, собранным из ложки и провода, он начал петь. И врать. Одновременно. Его песня – это был стендап с рифмой, философия жульничества, гимн мошенничеству и экономике на доверии.

Он не попал ни в одну ноту. Но врал так уверенно, что система дала сбой, приняв его за харизматичного лидера.

– ЭТО БЫЛО НАСТОЛЬКО ХАРИЗМАТИЧНО, ЧТО МЫ ЗАБЫЛИ ПРО НАСТРОЙКИ, – признал Судья. – ДОПУСКАЕТСЯ!

– Врать – тоже искусство, – скромно сказал Арчи.

Вася.

Песня: «Сварка под бит и шлёпанцы войны»

Её выступление было в жанре «техно-индустриальный рейв». Она пела так, как будто голос – это резак, который режет правду по живому. Её припев сопровождался ударами по голографическому пульту, который начал искрить и… петь в ответ. Дуэт Васи и станции вошёл в историю станции как «Инцидент с Техно-Резонансом».

– ВОТ ЭТО ДА, – прорычал Судья. – ТЫ ПОЛУЧАЕШЬ ПРИЗ ЗРИТЕЛЬСКИХ СИГНАЛОВ!

И последняя – Барбара.

Песня: «Юридическая серенада (пункт 47-B. Подпункт любви)»