Спустя неделю, как раз в предпоследний день мая, Уильям наконец-то сообщил:

– Поздравляю! Теперь ты официально можешь ехать. Держи, вот документы, подтверждающие, что с этого дня ты – помощник инквизитора. Преподобный должен будет встретить тебя. Надеюсь, ты уже собрал свои вещи. Да будет с тобой Бог, сын мой, – куратор похлопал О'Коннела по плечу.

– Благослови меня Господь, – пробормотал тот, с облегчением выдыхая, свернул и спрятал документ в карман рясы…

В последнюю ночь перед отъездом О'Коннела сел за стол в своей маленькой и аскетичной комнате в бурсе. Пока его сосед Дилан мирно похрапывал, а за окном накрапывал мерзкий дождь, он зажёг тусклую свечу и принялся писать письмо на старом пергаменте другу Робину. Он рассказал о том, что недавно обрушилось на него и как рад, что не увидит отца и брата, и очень будет скучать по нему и Рейвен, а после поставил точку. На бумаге и очередной раз на своей прошлой жизни.

✠✠✠

Раннее утро встретило О'Коннела не самым приятным образом: он абсолютно не выспался и кое-как проснулся от рассветных лучей солнца, да и настроения у него не было от слова совсем. К тому же и Дилан ушёл на самую раннюю мессу, оставив Киллиана в одиночестве. Будто бы назло, на улице было ни облачка, громкий колокольный звон доносился до его окон, заставляя его просыпаться всё больше и больше и пытаясь разрушить дурное настроение.

Он поступил предусмотрительно, собрав вещи ещё вечером, поэтому сегодня мог не спешить. Киллиан уделил себе чуть больше времени, чем пять жалких минут, которые выделяли ему во время обучения. Взяв кувшин с водой, О'Коннел умылся, стирая с лица остатки ночного сна.

– Эй, солнце светит, птички поют, дети играют, и ты ещё не сдох. Радуйся! Ты едешь убивать других людей по чужой прихоти, – подбадривал себя Киллиан, одеваясь в мирскую одежду. – Но не всё так плохо. Ты умён, харизматичен и сексуален!

Итак, когда всё было готово, О'Коннел быстро поправил причёску у зеркала, застегнул пуговицы на белой рубашке до самого горла, подтяжки на брюках, разгладил жилет из приятной тёмно-зелёной ткани, накинул чёрный сюртук и, взяв чемоданы в руки, пошёл навстречу будущему. Но не факт, что светлому. Он должен доказать всем, что выдержит это испытание, утрёт всем сопливые носы и добьётся справедливости!

Киллиан с важным видом, гордо вздёрнув голову, быстро сбежал по деревянным ступеням белокаменной бурсы и на секунду обомлел: уж слишком хороший дилижанс заказала ему семинария. Что ж, это же такой праздник – отправить подальше семинариста-бунтаря!

Он некоторое время колебался и поклонился, а затем перекрестился, глядя на храм со шпилями, большим крестом, статуями и красивыми колоколами.

Кучер, мужчина средних лет с длинной бородой, услужливо открыл чёрную дверцу, и О'Коннел нырнул в карету. Она была довольно просторной, с потёртой старой обивкой на сиденьях и множеством подушек. Это казалось раем для Киллиана, прожившего четыре года почти что в условиях выживания. Он тотчас развалился на сиденье, снимая сюртук и спрашивая у кучера через окошко:

– Господин, скажите, сколько нам ехать-то до Маунтин-Вилля? – щурился Киллиан, закрываясь руками от солнца. – Насколько я слышал, туда путь далёк.

– Так это, к послезавтрему дню приедем, если не будем останавливаться, – сказал кучер, отчего дрожь пронесла по коже О’Коннела.

О боже! Ещё и двое суток трястись по кочкам в этой карете… Что может быть хуже? Он тяжело вздохнул и поёжился. В конце концов, нужно везде искать плюсы – он сможет нормально выспаться, зарисовать пейзажи, почитать что-то или просто отдохнуть.