– Ой, да подумаешь, мы ведь так похожи! Одно лицо, – отшутился О’Коннел, отплевываясь от воды, пытаясь избавиться и оттереть грязь на прилипшей к телу рубашке и жилете. – Простите, как вас зовут, преподобный? – он неловко и криво улыбнулся, а челюсть свело от холода, и зубы застучали.

– Энтони Престон. Преподобный отец Энтони. Киллиан, тебе нельзя находиться в таком виде! Ты же заболеешь! Кто же тебя так грязью облил? – Энтони взволнованно оглядел парня.

– Местные извозчики совсем не смотрят по сторонам… – проворчал О’Коннел. – Может, вы подскажите, где я могу поселиться? Просто мне очень нужно переодеться и отдохнуть с дороги, как видите. А потом мы бы могли обсудить все тонкости моей работы. Позвать инквизитора и епископа, познакомиться с ними, – сразу и по делу спросил он, валясь с ног от усталости.

– Ох, да, конечно! Мы очень ждали тебя! Ты просто спасение для нашего города! Рук совсем не хватает. Никто не хочет связываться с нечистью, – блеклые голубые глаза Престона радостно и с надеждой загорелись, а Киллиан мысленно добавил: «И я не исключение!»

– Это большая честь для меня. Я наслышан о вашем городе. Действительно, чудесная красота природы, – отчасти сподхалимничал и соврал он, лживо улыбнувшись, хотя его и тошнило от собственной неискренности. В эти четыре года были скорее мучения, нежели учения, он уже привык и очень устал носить маску пай-мальчика, всем угождать и не быть самим собой.

– Тут по улице есть один постоялый двор «Двенадцать смелых», к сожалению, бурсы в нашем городке нет, поэтому придётся жить там. Если хочешь, можешь добраться один, или же подождать меня.

– Нет, я, пожалуй, пойду! Ничего страшного.

– Хотел сказать, что тебе придётся оплатить номер на несколько дней за свой счёт, пока церковь не прислала деньги.

Что за?.. Да за это ещё и платить самому придётся! Просто потрясающе! Сказать, что Киллиан был раздосадован этой вестью, – ничего не сказать.

Преподобный засуетился, бегло осматривал зал, а затем куда-то отошёл, а вернулся уже с чёрной широкополой шляпой в руках.

– Тогда держи, чтобы больше не промокать, – он всучил её О’Коннелу, и внутри что-то неожиданно ёкнуло, задело какие-то струны в душе. Его искренне удивило, что совершенно чужой человек волнуется о нём, когда родные родители плевать на него хотели. А может, он просто хотел отделаться от чувства вины за то, что заставил Киллиана платить за проживание? Он поблагодарил Энтони и откланялся из церкви, нахлобучив шляпу на голову.

Постоялый двор, до которого О’Коннел добрался за несколько минут, представлял собой каменное, старое, как мир, двухэтажное здание. По грязным, холодным стенам ползли лозы неприветливым плющом, а из труб поднимались клубы угрюмого дыма. Наверняка на кухнях сейчас кипели котлы с едой. Он быстро снял номер – кстати, цены здесь были довольно человечные – и рванул туда стирать одежду, принимать ванну и справлять нужду.

Пожалуй, более райского наслаждения, чем опуститься в горячую воду после ледяного дождя, он давно не испытывал. Что Киллиана очень изумило – это присутствие ватерклозета в таком захолустье.

Спустя два часа он управился со всеми бытовыми делами, переоделся во всё чистое и смог спуститься в трактир на первом этаже, где, как поговаривали, хорошо кормили. В просторном зале, заставленном простецкими деревянными столами сидели, судя по внешнему виду, мужики не из самых бедных. Свечи трепыхались в подсвечниках от сквозняка. По маленьким и мутная стеклам с другой стороны катились капли дождя, в воздухе витал запах мокрого дерева и влажной соломы. Музыка, которую пиликал на деревенской лютне местный музыкант-дарование, хоть как-то разбавляла серость и повсеместную тоску.