В голосе Бажена промелькнули неприсущая тому сталь. Ждана в неверии мотала головой, отстраняясь.

– Что ж ты с ней будешь делать-то! – злобно ударил он себя по колену, а следом стал загибать перста, активно жестикулируя: – Да ты за скотиной толком не умеешь следить, вычищать, токмо кормить! Дитя на руках не ведаешь как держать! Нити прясть тоже не освоила, что вовсе позор для девки! Златка и то мастерица, игрушки да куклы вяжет – одна другой краше! А ты токмо по лугам носишься, травки собираешь, да матери лечить народ помогала пока та жива была!.. Авось всё чаешь, что в граде к знахарям на учение пробьёшься? Так не осталось уже знахарей, как мне знамо! Или на костёр захотела, коли правы деревенские и в ведовство тянет? Да там таких бестолковых как ты – пруд пруди! Больно кому сдалась!

Понуро опустив голову и уводя взгляд наискось, жених закончил, сжимая кольцо в руке и убирая восвояси:

– Моя будешь. До колодца схожу, воды наберу, да домой пойдём. Хватит себя да меня стыдить перед народом. Завтра же к делу какому прилажу. Браться за тебя надо!

Будто её вновь окатили ледяной водой, Ждана сидела зажавшись, точно связанная в тугой узел собравшись комком из чувств. Ещё не успев отойти от смерти матушки, вонзился в сердце острый нож укоров друга. Давно, видать, он мысли такие хранил, так о ней думал, да в момент слабины наружу выставил?

Тяжело выдохнув, Бажен поднялся и с напряжёнными добела кулаками направился вдаль. Стоило только ему махнуть десять саженей широким шагом и раствориться в ноченьке… Жданы, как и след простыл.

Неслась девица так, как сокол ясно-небушко крылами ласкает, распущенные волосы тонкими переспелыми колосьями болтались позади, а босые ноги кололи камни да травы нарушая покой затаившихся на сон светлячков и мушек. Как в беспамятстве убегала она от всего прошлого и грядущего будущего, будто её желание скрыться с виду стало сподвигнуто чем-то свыше и бежала она на неведомый зов слушая только до горечи израненное сердце, а луна освещала ей путь.

«Без крова. Без родичей. Без поддержки родовой. Ненужная. Лишняя. Не позволю себя отдать без моего спросу! Уж лучше сгореть, да только себе принадлежать! Не дамся!».

Околица осталась позади и теперь виднелась маленькой точкой, а пред нею расстилались необъятные поля Беловодских долин ударяющихся о могучую россыпь массивных сосен и берёз вдали. И не возникало даже мысли воротиться назад, хотя и говаривали что прямо перед лесом непроглядным да безжизненным имеется овраг наречённый Провалищем. Мол, кто ступит на те просторы – боле никогда не вернётся в Явь, сгинет прямиком в Навь без права вымолить у Чернобога иную судьбу в новом обличье оставив в среднем мире лишь косточки свои. Многих овраг сгубил, но к домыслам добавляли, что в мгновения чаяний это место каждого поникшего тянет как магнитом и не всем удавалось выбраться, коли попали сюда в безумьях.

Она остановилась у края. Шаг – и тьма крутого оврага заберёт её в свои покои навсегда, и будет там её могила. Замученное и затравленное сердечко пуще грома свирепого ударяло в груди, отдавая горячей пульсацией в виски, изо рта дёргано выбивался пар, кончик языка прошёлся колкостью.

«Пусть ты найдёшь жениха такого, какого желаешь – богатого, ласкового к прихотям твоим девичьим и доброго помыслами, чтобы ладной хозяйкой ты была, Златушка. Дай Род тебе Бажен чтобы матушка с батюшкой жили ещё много летов. Да и Беловодью процветания, ведь не такие уж и плохие люди живут, просто… несчастливые?» – крепче стиснув белёсые ручонки она мысленно благодарила всех, кого только видели её глаза за недолгую жизнь.