Люций потрепал паренька по макушке. Светлые пальцы особенно выделялись на темных волосах. А ребенок вздрогнул, нахохлился, как испуганный птенец.

— Держи. — Вместо золотой монеты Моран протянул ему один серебряный, что было гораздо меньше первоначально обещанной награды. Но вместе с монетой в руке мальчика оказалась печать — сложная, дарующая защиту и укрывающая от тварей лучше любой веточки лаванды. Она сияла, наполненная силой. Такая продержится неделю, не меньше, и стоила она гораздо больше золотой монеты. Особенно в нынешнее темное время. Ведь подобные печати отнимали у даэвов много сил. — Спрячь, носи при себе и никому не показывай, — покровительственно произнес теневой.

Глаза ребенка широко распахнулись, напоминая блюдца, и он ошалело кивнул, держа листок бумаги с такой осторожностью, будто тот мог его обжечь.

— Беги, — проронил Люций. И мальчик, словно только этого и ждал, с готовностью припустил прочь, уносясь за наши спины и пряча дары в карманах одежды.

Обернувшись, я увидела, как он еще несколько раз неверяще оглядывался на нас, а после немного охрипшим голосом вновь стал кричать, разнося местным жителям новость:

— Странствующий служитель храма созывает всех на молитву! Приходите на площадь! Странствующий служитель храма…

Несмотря на наступившую ночь, двери ближайших домов открывались. Его слова точно выгоняли людей на улицу.

— Было опасно давать ему золотой, — как бы между прочим пояснил Люций. — Слишком большая сумма, могли отобрать.

— Верно, — согласилась я. Что же насчет магической печати… Не все осознавали ее ценность. — Но где его родители? — спросила я, слушая, как затихает звонкий голосок. Какой родитель позволит ходить собственному ребенку ночью одному?

— Скорее всего, у него их нет, — ровным тоном заметил Сезар, добавляя: — Нам надо повернуть сюда.

Кьярин все это время, морща нос, напряженно хмурился. Сложив руки на груди, он с отсутствующим видом брел следом.

— Насколько твой нюх чувствителен к светлой силе? — озвучила я внезапно пришедшую в голову мысль. Вопрос был скорее формальностью, ведь никто из даэвов нашего отряда не надеялся на его дар. Значит, почувствовать светлых на большом расстоянии он не мог.

— Кьярин… — позвал Люций, когда брат Винсента меня не услышал, засмотревшись на фасад дома, где над дверью соседствовало два символа: завиток стихии ветра и шестиконечная звезда, заключенная в круг… Последний символ принадлежал теневому богу Фародею. Точнее, считалось, что он взывал к нему. И обычно люди не были столь смелыми, чтобы напрямую обращаться к теневому божеству.

Кьярин, очнувшись благодаря зову Морана, встрепенулся:

— Да? Что?

— Я говорила о светлой силе. На каком расстоянии ты можешь почувствовать светлых? — повторила, тоже отворачиваясь от знаков.

Див задумался, касаясь рукой подбородка.

— М-м-м… Только если они совсем рядом. Но если кто-то из них обладает сильным даром и использует его, то аромат сильнее, — отозвался он. — Вся загвоздка в запахе — он слишком тонкий, и его легко спутать с чем-то иным. Когда я был ребенком, то ощущал светлых гораздо лучше. Мог находить кого-то на расстоянии нескольких миль. Никто из детей не желал играть со мной в прятки, — поделился он, видимо, до сих пор возмущенный последним фактом. — Однажды в лесу потерялась девочка. Искали всем орденом и в итоге нашли лишь благодаря мне.

— Но из-за раскола твой дар больше не такой чуткий? — догадалась я, вспоминая слова дива во время недавнего привала. Запах тьмы мешал ему жить.

— Да. С его появлением жизнь стала иной. Вонь энергии Серого мира перебивает все остальное, — согласился он, нахмурившись и недовольно втянув воздух. Кьярин не скрывал эмоций и прямо говорил обо всем.