– Не молчи, лучше выскажи своё недовольство. Это лучше, чем смотреть на твою покошенную от возмущения физиономию, – почти шёпотом потребовал Кристофер.

– Вы ранены.

– Ты не поверишь, но я об этом знаю.

На бледном лице графа не выражалось никаких эмоций. Выуживать признания у слуги Кристофер не стал, решив, что старик долгого молчания не выдержит. Не сказав ничего более, Стилмон очистил плечо от запекшейся крови и перевязал рану. Собрав использованные бинты, он поднялся с пола. И также молча повернулся к выходу.

– Принеси чего-нибудь от головной боли, – услышал он за спиной.

Складки на лбу старика слегка двинулись к центру, брови скоро соединились в одну густую седую бровь.

– У вас болит голова? – с непохожим на него сарказмом сказал он.

Кристофер лениво приоткрыл глаза.

– Ты вроде бы не болел вчера слабоумием. Перестань говорить ерунду.

Стилмон выдохнул. Как и думал Кристофер, надолго старика не хватило. Обернувшись, Стилмон с нотками отеческого тона в голосе произнес:

– Да, не болел. Но, ежели вы и дальше будете себя так вести, в скором времени заболею. Вы чудовищно безответственны.

Кристофер встал на ноги и, держа руку на затылке, направился в гардеробную.

– Ты повторяешься. Скажи что-нибудь поновее.

– У вас, видно, была бурная ночь. Опять дрались…

Сон в тумане ‑ вот чем являлась для Кристофера прошлая ночь. Он очень смутно помнил случившееся, воспоминания были отрывочны и бессвязны. Единственное, что он помнил хорошо, так это почему сейчас у него раскалывается голова.

– Это тоже, если ты не заметил, не новость.

– Ночью приезжали братья Вольмини. Передали для вас письмо.

Кристофер повернулся к своему управляющему, его и без того тёмные глаза почернели. Стилмон достал из кармана сложенный лист и вручил ему. Граф быстро просмотрел его.

– Так и знал, – проговорил он.

Он прошёл в гардеробную, скинул с себя простыню, укрывавшую его, словно заводной принялся одеваться.

– Они не зашли?

– Нет.

– И без всяких инцидентов добрались?

– Нет, – вновь ответил Стилмон, из соседней комнаты, – как в последний раз, оставили у порога. Но одних гостей мы всё же приняли.

Минутная пауза.

– Я ведь понятным языком запретил вам подобное своеволие в моё отсутствие. Или мне нужно это повторять каждый день! – вдруг взорвался граф.

Похрамывая, он вышел из гардеробной, одетый в тряпье, не подобающее его статусу графа. Хьюберы его нередко за это ругали. Выражение его лица было суровым и катастрофически недовольным.

– Знаю, мне не нужно было их впускать, знаю, нужно было их прогнать, не смотря на то, что они пережили и чудом остались в живых, не смотря на их голод, не смотря ни на что! Я ослушался и виноват, – выпалил Стилмон.

Кристофера словно пригвоздило. На его лице застыла тревога.

– А…а…, что с ними стряслось? Они в порядке?

– Я не уверен, но одно ясно, они могли погибнуть.

– Они в порядке? – повторил Кристофер.

– В целом, да.

– Что значит «в целом»?

– Молодой человек ранен. Я, разумеется, обработал рану…

Шагнув, Кристофер рухнул в кресло. Молчание затянулось. Стилмон не решался его прервать.

– Ты сказал «они». Сколько их? – будто бы проснулся граф.

Слуга приблизился.

– Двое. То есть, ещё девушка. У неё вчера был шок, но Молли дала ей сильный успокоительный настой. Сегодня ей должно быть лучше.

– И это то, что ты не решался мне сказать? – спросил граф удивлённо.

Старик покачал головой.

– Да, – произнёс он так, будто хотел сказать: «а этого мало?»

Кристофер кивнул, встал и широкими шагами направился к выходу.

– Буду в кабинете, – услышал слуга перед тем, как дверь захлопнулась.

Ноющая боль по всему телу, а в особенности в ногах, заставила проснуться Ванессу. Любое неловкое движение доставляло страдания. Приподнявшись с подушек, она сидя вытянула свои израненные ноги, затем, согнув, что, конечно, не обошлось без боли, присмотрелась к икрам. Вырвав ногтями очередную последнюю колючку, она встала с постели, подошла к окну и раздвинула бордовые шторы. Ванесса нахмурила медно-коричневые брови. «Кажется, проливные дожди, которые так заботили отца, начались вчера ночью». За окнами шёл монотонный дождь – результат месячной невыносимой жары. Она была уверена: отец и сельчане не успели собрать урожай. И весь труд напрасен. Сейчас, наверняка, отец уже не мечется по углам в порыве спасти урожай, а только, горько вздыхая, не отходит от окна. Джон Перкинсон, помимо обширных земель, владел также и фермой. Разводя скот, он, конечно, не имел огромного дохода, но всё же у него была возможность обеспечить достойную жизнь своей семье.