– Не смейте, – сказала Элеонора. – Ему плохо.

– Ему плохо?! – взорвался шеф. – А мне хорошо?! Я жду его с семи часов в номере! У нас горит проект! А он!.. В такой тревожный момент, когда всем надо думать о технике безопасности, он посылает ко мне своих женщин и смеет требовать. И смеет требовать, чтобы я шел в кино!! На последний сеанс!! Чао!!

– Простите меня, – сказала Элеонора. – Я была к вам несправедлива.

Шеф остановил на ней взгляд, и здесь какое-то близкое воспоминание пришло ему в голову, и он, пристально всматриваясь в Элеонору, вдруг отступил.

– Послушайте, а это не вы сегодня… – он застучал двумя пальцами одной руки по невидимой пишущей машинке.

– Я, – сказала Элеонора. – А это тоже вы?.. – Она бегло продемонстрировала двумя пальцами одной руки, как он ходил взад и вперед перед ней по приемной.

– Да, знаете ли, получается, что я… – расплылся в приторной улыбке шеф. – Вы уж меня простите, что я вас сразу не узнал.

– Ну что вы… – вежливо ответила Элеонора.

– Нет, нет, я чувствую себя виноватым, хотя, поверьте, я ни в чем не виноват. Это просто чертовщина какая-то, что делается. И всё Алексеев! Конечно, бывают недоразумения, как наше с вами. Но затем!.. Затем появляется его ненормальный дружок, гонится за мной по коридору, хватает меня за горло, срывает с меня галстук и сует мне вот это! Алексеев!!!

Алексеев, прижимаясь к стенке лифта, медленно выпрямился.

– Да это же мой паспорт… – сказал он фальцетом.

– Простите его, – сказала Элеонора и ласково взяла шефа за руку. – Это не его дружок. Это мой знакомый.

– Ах так… – шеф с неудовольствием сдержался. – Я не знал. Тогда, конечно, бывают недоразумения.

– Отдайте мне мой паспорт, – вмешался Алексеев с непростительной решимостью.

– А кто мне отдаст мой галстук?! – снова вскипел шеф.

– Я дам вам другой, еще лучше… – сказал Алексеев, пытаясь снять с себя галстук.

– Не нужен мне ваш галстук, – заорал шеф. – Мне нужен мой галстук!

– Но это не мой галстук… – растерялся Алексеев. – Это галстук того человека, у которого ваш галстук.

– А-а-а!! – закричал шеф и бросился на него, как таран.

Двери лифта закрылись. Свет погас.

Полная темнота. Возня. Сдавленные стоны. Нечленораздельные выкрики. В узких прорезах вентиляции мелькают дни и ночи.

Голос Элеоноры: Прекратите! Прекратите, вам говорят!

(Возня стихает.)

Голос шефа: Слезь с меня! Сейчас же!

(Снова возятся.)

Голос Элеоноры: Успокойтесь, наконец! Сколько можно?!

(Возня прекращается.)

Голос шефа: Включите свет, я ничего не вижу.

Голос Элеоноры: Кажется, мы едем.

Голос шефа: Мы поднимаемся.

Голос Элеоноры: Нет. Опускаемся.

Голос Алексеева: Спускаться дальше некуда. Мы стоим на месте.

Голос шефа: Включите свет, я ничего не вижу.

Голос Элеоноры: Коля, это ты?..

Голос Алексеева:(С грустью.) Нет, не я.

Голос Элеоноры: Уберите руки!

Голос шефа:(Меланхолично.) Включите свет, я ничего не вижу.

Лифт остановился. Двери открылись. Перед ними был холл первого этажа.

– Вот мы и приехали, – сказала Элеонора, выходя из лифта и поправляя платье.

– Вы с какого этажа? – спросил человек в униформе, сидевший рядом с лифтом.

– Не знаю, – сказала Элеонора.

– С девятого, – сказал шеф.

– У вас свет не работает, – сказал Алексеев злобно.

Человек в униформе кивнул и склонился над блокнотом.

Наступила тягостная пауза. Пользуясь служебным положением, шеф бессовестно уставился на Элеонору. Алексеев нахмурился и отвел глаза.

– Может быть, нам сходить в ресторан? – спросила Элеонора, с улыбкой глядя на шефа, особенно на расстегнутый воротник его рубашки без галстука.

Шеф оживился.

– Это было бы весьма кстати.

– Не надо, – сказал Алексеев, не оценив коварного замысла.