– Сережа, вставай, началось… – прошептала она, и его сердце отозвалось в унисон, будто предвещая незримые перемены, наступающие в их жизни.

Сергей встал с постели, но в его душе царил хаос. Осенняя распутица теперь не оставляла надежды быстро выехать в город, где находились профессиональные врачи. Собравшись с мыслями, Лесовой быстро отвел дочку к соседке, а сам, оставив все заботы в стороне, устремился к местной повитухе. Ноги его сами несли в темноту домашнего уютного дворика, стирая следы тревоги, оставшиеся на поверхности. В этот тихий час деревня казалась нереальной, зачарованной, словно существующая в волшебной сказке.

По дороге Сергей пытался успокоить себя, вспоминая рассказы деревенских баб о том, как они рожали в старину. Он знал, что у повитухи был огромный опыт, и она уже не раз помогала своим землякам в такие моменты. Наконец, он добралась до её дома – старого, с покосившейся крышей, но с доброй душой внутри.

– Наталья Петровна! – закричал он, еле успевая отдышаться. – Нужна ваша помощь! Евдокия рожает!

Повитуха, ощутив тревогу в воздухе, вскочила с кровати. Она бросилась к шкафу, создавая легкий треск половиц под босыми ногами, и второпях стала собирать все необходимые принадлежности.

– 

Иду, милок, иду! – крикнула она и быстро направилась за Сергеем в сторону их дома, зная, что каждая секунда на счету.

Когда они прибыли, в доме уже стоял запах волнения, переплетенный с ожиданием. Евдокия, сжимая руки от боли, старалась собраться с силами, а рядом с ней было лишь несколько заготовленных подушек и старая, но надежная печка.

– Все будет хорошо, милая. – шептала ей Наталья Петровна, бережно помогая устроиться на кровати.

Накинув потрепанную телогрейку, Лесовой вышел во двор уселся на свою старую, покосившуюся лавочку, и начал ждать. Лавочка, на которой он провел множество лет наедине с собой, казалось, понимала его как никто другой. Голые ветви деревьев, трепетавшие на ветру, шептали ему о грядущем счастье, о том, как жизнь продолжит свой непрекращающийся круговорот.

Сергей вслушивался в звуки дома, напряженно сжимая кулаки, слыша неутихающие крики жены, когда на мгновение в его сознании проносились картины её боли. Она сейчас испытывает те муки, о которых он мог лишь догадываться, но в душе чувствовал, как их общее счастье невидимой нитью связывает его с ней. Он чувственно переживал каждую её агонию, каждый крик, проникающий в его сердце.

Время тянулось, словно густой туман, окутывая его сознание. Он не знал, сколько прошло – минуты или часы. Затем, внезапно, крики стихли. Этот мрак, накрывший его сердце, рвал на части ожидание. И вот, в тишине, словно музыка, донесся нежный, трепетный плач новорожденного. Сердце Сергея Сергеича наполнилось очередной волной радости, но на сердце по-прежнему было неспокойно.

Из тёмного уюта избы вышла бабка-повитуха, её фигура казалась обремененной долговечностью себя. В руках она держала маленький комочек, завернутый в белоснежную простынку. Его крошечные ладошки, словно лепестки ранних весенних цветов, были сжаты в нежные кулачки, а на щеках, едва застигнутых нежным светом утреннего солнца, играли румянцы, как если бы сама природа окрасила их в самый нежный тон. Внимание привлекали его большие, небесно-голубые глаза, которые, хоть и оставались закрытыми, обещали в будущем быть полными удивления и мудрости, подобно бездонному океану. Как только они раскроются однажды, мир откроется для него во всем великолепии своих теней и света, красок и форм.

Пухленькие ножки с заячьими пальчиками были надежно укрыты, на них пружинисто покоилась мягкая пеленка. Сергей Сергеич смотрел на своего сына с чувством, которое невозможно выразить словами. Это была любовь, смешанная с благоговением и трепетом.