Получив подпитку силой, варрэны взбодрились и яростно накинулись на пребывающих руогов. Они рвали противников на части, прокалывали их рогами, но трупов вокруг не было ни одного. Убитого руога тут же утаскивали голодные соплеменники и пожирали прямо на ходу, не оставляя даже костей. А затем снова бросались на неистово сражающихся варрэнов. Равнина вокруг них была до самого горизонта заполнена бесчисленными полчищами тварей, которые набегали, словно морская волна, разбиваясь о строй варрэнов, как о скалу.

Заднюю лапу Динки пронзила острая боль, вызывая воспоминания о волке, вцепившемся ей в руку когда-то. Но освободить пострадавшую конечность не было возможности. Руоги наседали со всех сторон, пытаясь ухватить за лапы, бок, а самые смелые взвивались в прыжке, чтобы вцепиться в шею.

Динка перекусила пополам еще одного смертника. Рот наполнила его соленая противная кровь, и Динка жадно проглотила ее. Другой возможности утолить жажду не было. И чем больше она давила своих противников, как тараканов, тем больше их становилось. Дыхание вырывалось изо рта облачками пламени, прокушенная лапа нещадно болела. Но передышки не предвиделось. Краем глаза она видела, что на Дайме и Тирсваде висят по несколько руогов, отхватывая своими мощными зубастыми челюстями прямо живое мясо. Но помочь своим мужчинам ничем не могла.

Контур силы вокруг них покосился и неровно полыхнул, кто-то из пятерых оступился и нарушил построение.

— Держать строй, — рявкнул Дайм, не видя, что происходит, но ощутив перебой потока силы.

— Стараемся, — пропыхтел Шторос. Как хорошо все-таки, что они слышали мысли друг друга! Перекричать визг руогов было бы трудно. Динка яростно хватала зубами и тут же выпускала изо рта чужую плоть. Однако, она чувствовала, что ее движения замедляются, и она ничего с этим поделать не может. Усталость брала свое.

— Дайм, я люблю тебя, — прошептала она только для черного варрэна.

— Динка, не смей сдаваться! — громом раздался в голове его голос. — Мы справимся. Прорвемся. Я убью всех тварей, только продержись еще немного!

— Шторос, я люблю тебя, — прошептала она рыжему, не обращая внимания на голос Дайма и не отвечая ему.

— Моя козочка, — отозвался Шторос. — Вот только не умирай пока, позволь мне сдохнуть первому.

— Тирсвад, я люблю тебя, — прошептала Динка своему самому юному мужчине.

— Динка… — выдохнул он, и ее окатило таким чувством обожания, что слова были не нужны.

— Хоегард, я люблю тебя, — шепнула она бурому варрэну, краем глаза отмечая, что он уже едва держится на трех лапах, пытаясь сбросить с четвертой намертво вцепившегося в нее руога. Из них всех Хоегард был наименее способен к ближнему бою. Как же хорошо он управлялся в мире людей с луком и арбалетом!

— Динка-Динка, — грустно ответил он ей. — Я люблю тебя больше жизни.

Первым в реку, пошатнувшись, шагнул Хоегард. Нить силы, связывающая их, ярко полыхнула силой. Обожгло всех пятерых. Руоги увидев, как строй варрэнов дрогнул, с еще большей яростью накинулись на оглушенных от боли противников.

— Хоегард! — завизжала Динка, едва удерживаясь, чтобы не упасть от жгучей боли, льющейся в нее через нити силы. Он не ответил, но пентаграмма держалась. Значит, он все еще жив.

Боль потихоньку отступала — сила уходила из контура, но куда? Сзади раздался душераздирающий вой. Динка быстро обернулась и увидела, что Шторос объят неконтролируемым огнем. Он полыхал, как факел, и через его тело в темное небо бил столб чистой неразбавленной силы. Сквозь свой поврежденный резервуар силы он выводил излишки ее из контура пентаграммы, сохраняя жизни всем остальным, включая стоящего по колено в воде Хоегарда. Даже бесстрашные руоги попятились от него, перекинувшись на остальных.