А она поворачивается ко мне, а в глазах чёртики весёлые прыгают.

– Да пошутила я! – и, спрыгнув с постели, начала танцевать. А за окном гроза началась. Я подумал, что сейчас она испугается, ко мне прижмётся. Да не тут-то было! Покрывало блестящее на бёдра себе повязала, волосы распустила и так красиво танцевала, что я залюбовался. А за окном грохочет всё, сверкает. А она всё быстрее и быстрее в танце носится и кружится. А потом упала и затихла. Я к ней, а она не дышит….

В доме Ивана Окладникова, серьёзного зажиточного мужика, начинался день. Его большая семья просыпалась и принималась заниматься, всяк своим делом. Так уж повелось, что и дети, подрастая, приступали к посильному труду. Первой вставала хозяйка – жена Ивана, Олимпиада, и начинала хлопотать у плиты. Подбила тесто, растопила печь. На помощь ей пришла старшая из дочерей, Агафья. Она быстро и умело начала чистить и мыть овощи. Мать ставила горшки с едой в печь. Старшие сыновья Иван да Василий занялись скотом. Младшая Нюрка спешила доить коров. Посадив пироги в печь, ей на помощь пришла мать. Хозяйство у Окладниковых было большое. Одних дойных коров около десятка, так что рабочие руки, ой, как нужны. Когда стадо коров, телят, овец было выгнано в поле, старший сын подошёл к отцу:

– Батя, а что с конями-то делать? Вчерась опять одного не досчитались. Воруют, гады.

– Васятка пущай сегодня пасёт на Гнедом. Да далеко от села не отходит. А я посмотрю, кто тут у нас балует, – и позвал жену:

–Слышь, мать. Ты бы до Катерины дошла. Власка вчера вернулся. Разузнай, что почём, да скажи, что дело у меня к нему есть. А коль время у него будет, пусть даст знать. Свидимся, посудачим.

– Ой, Господи! Да об чём тебе с ним говорить, душегубом.

– Цыц, баба, не твоего ума дело. Сказано, ступай. Ведь Катька тебе сестра сродная, вот и роднись с ней.

Олимпиада, сухонькая курносая женщина, была послушна своему мужу. Да и то – голова он. Но Катьку, сестру свою, недолюбливала с детства. Уж больно та красивая была да везучая. Может, чисто по-женски завидовала ей. Но слово мужа – закон.

Накрыв на стол, поставив посуду и разложив ложки, дочери стояли у стола. Стали собираться сыновья. Старший Иван, названный в честь отца, был уже почти взрослый парень. Над верхней губой пробивались усы, и голос стал басить. Да в плечах раздался – совсем мужиком скоро станет. Второй сын Василий, с нежно-голубыми глазами, был спокойным, задумчивым парнем. И хотя ему уже 16 минуло, был стройным и хрупким. А погодки Пётр и Степан были ещё совсем пацанами. Всё баловались да носились, пока отец их грозным окриком к работе не возвращал. Парни толпились у лавок, поджидая отца. Иван степенно зашёл в горницу, перекрестился на образа и прошёл к своему месту, во главе стола. Молча сел. Вослед бате, сыновья мигом заняли свои места за столом. Олимпиада с дочерьми спокойно и степенно разместились на своей половине, по другую сторону стола. Наступила тишина.

– Господи, благослови! – Иван осенил себя крестом. Все дружно перекрестились и посмотрели на отца. Тот не спеша, взял свою деревянную большую ложку и придвинул к себе миску. Тут же, как саранча, парни набросились на еду, застучали ложками, задвигали мисками. Женщины старались не шуметь, ели молча и быстро.

После завтрака, управившись по хозяйству, Олимпиада надела свой лучший платок, нарядилась, как могла, и пошла к Катерине. Хочешь – не хочешь, а муж велел.

Дом Власки стоял на той же улице, но в другом конце села. И что странно, замечала Олимпиада, проходя по знакомой улице, как только возвращались «гулящие» мужики в деревню – вся деревня словно вымирала. Девки и бабы лишний раз без нужды на улицу ни ногой. Мужики по своим дворам ходят, да на улицу посматривают, не балуют ли пьяные разбойнички. От них всего ожидать можно. Кажется, даже куры и гуси – и те боятся гулять по улице.