Нашей обители.

Нашей священной обители.

Всем – не знавшим миквы.

Нашей истинной миквы, —

В прорубь с тыквой,

На Хэллоуин под Breathe

Флинта или Бритни.

Упс, и снова щит.

От всех щит.

И 1000 лет sheet.

1000 лет на рипите,

И упитанный замполит

В рясе эпитеты сыпет,

Перуну со скипетром.

Самый живучий вид,

Тут – салафит.

Активист имеет абонемент в Х-fit

С репетитором, пресс,

Плечи, бицепс, рыбное место,

Не в библейском смысле естественно,

Всегда торчащий из кармана брелок от лексуса,

Если он не за рулём естественно,

Авторитет в округе, интерес

К Дугину, но в пересказе подруги,

Думающей, что она Божья пресса.

И только пресс выведет нацию из духовного регресса.

Принцесса за, – кафкианский процесс

Над теми, кто на святое полез,

Над постановщиками бесовских пьес,

И теми, кто проповедует антропогенез,

Кого возмущает кортежа проезд,

В неположенном месте,

Кто утверждает, что Кесарь не с Небес,

А банально вор и балбес,

Чьё понимание Благовестия,

Идёт с её пониманием в разрез.

Она за любовь, но недолюбливает смуглых,

Но в кругу друзей естественно,

А так на межконфессиональных досугах,

Топит вместе с черкесами против ЕС,

В шеренгу цитируют Шпенглера, но в сердцах их Рудольф Гесс,

С полным баком Bf сто десять.

Она занята и настырна, как бес,

Все хочет прочитать «про братьев, и отца пьянчугу»

Послушать, Агинского полонез,

Но хватает только на борьбу с дьявола слугами,

Да на духовный ликбез —

Жития святых с ЛитРес,

И хор сретенского монастыря, из Samsung 8 S.

А у него плэйлисте Костя Кинчев, —

Про кости святых и величие дичи, —

Псалмы для язычников.

– Наша дерзость и героизм на больничном!

Наш героизм всегда на больничном!

Мы смиренны до неприличия, до кича,

Но затычем моралью, забычим,

Если захочешь нарушить наши обычаи.

Когда сношаются активисты,

Не состоящие браке,

Ибо онанисты

Им кажутся более греховными собаками,

Ровно, как и люди пользующие позиции

С руками, ртом иль сракой,

То икону Богородицы

Закрывают платком,

Выколоть глаза он ей не берётся,

Хотя помышляет о том,

Каждый раз, когда потомство льётся

На простыню из ситца,

И активистка, укутываясь одеялом – слезиться,

Как девица из-под взвода фрицев.

Страшно – а вдруг не проститься?

Кто Он БОГ – 03 или полиция,

Мартин или Йоханнес Фром?

Кто мы Ему, – Бим и Бом,

Сарай со скотом,

Или Его дом?

Когда на кровати без сил пластом,

Активисты каются,

За то, что удержаться не получается,

Что грех, как заноза впивается,

Что так всегда получается,

Что только так получается,

Что всегда именно так получается,

Что черти к активистам сильнее цепляются,

Ибо бояться их замыслов и масштаба,

Как возрождения Руси нации слабые.

«Не реви», он ей говорит обнимая, —

«Чай, не последний поезд до рая.

Хочешь завтра сгоняем с тобой в монастырь.

На машине сто и ещё пешком через лес немного.

Там благодати, что ширева

На родине Ван Гога.

Исповедуемся, да причастимся

Не знакомому попу, но святому

И обнулимся.

Да впали в грех, но всё же не в кому.

Грех для мирских и нас не одно.

Хлеб съедим – вина глотнем,

Запретим кино,

Выставку подожжем

Херувимскую споём

И все – душа новьё.

Главное вера. Вера и трепет!

Мы верим и трепещем,

Языками не треплем,

На власть не клевещем.

И все стерпим!

Все стерпим!

Пережуем и стерпим!

Вера и трепет, как воля и разум, —

Наш девиз.

Наш с тобою девиз.

Смотри на меня, а не вниз.

Не дрянь, ты не шлюха.

Разорванный лифчик не риза.

Смотри на моём прессе татуха

«С нами Бог» на немецком,

А кто с Ним – тому пруха,

Удача, как от толстого нэцкэ.

У верующих иная такса,

Так что детка, вот платок,

Натягивай трусы и поехали в Старбакс,

Выпьем по Мокко».

Активист, – Греши и кайся!

Кайся и греши!

Канонизируй Гришу

Сталина, чекиста!

Агитируй за вышку,