Когда спектакль кончился, Алиса включила свет, с улыбкой посмотрела на Лукьянову. Вероника обнаружила, что сидит в слезах.

– Это было… прекрасно. Почему это еще не показывают в Большом? – голос ее надломился, Вероника нервно рассмеялась. – И ты… ты была восхитительна! – Она не смогла усидеть на месте, только после окончания осознав, что главную героиню играла сама Барс. – А музыка… что это было вообще?

Алиса по-доброму рассмеялась, уселась на диван рядом с Вероникой. Светилась довольством: была уверена, что Лукьянова постановку оценит, но видеть очередное подтверждение красоты их творения было приятно все равно.

– Да, мы полгода над этим работали, было здорово, даже несмотря на экзамены, – улыбнулась она с ностальгией. – А музыка – отдельная наша гордость. – Кивнула Барс. – Композитор – друг Эммы, американец, написал ее специально для спектакля. Эмма проделала большую работу, чтобы воплотить это в жизнь. Одно дело ноты…

Вероника увлеченно закивала. Оказывается, Эмма не так проста.

– Композитор из Америки?

– Да, Эмма там родилась, у нее двойное гражданство, – пояснила Алиса. – Ее бабушка, она говорила в клубе, это был не прикол – иммигрировала туда еще до второй мировой, отец путешествовал после университета, встретил здесь ее мать. Они вместе уехали в Штаты, но после рождения Эммы вернулись сюда. – Поведала Алиса необычную семейную историю.

– А костюмы? Кто шил? Сами что ли? – Вероника захлебывалась восторгом. – А гримеры, и…

Обсуждение затянулось на целый час. Вероника и раньше с родителями посещала Большой театр, классическое искусство ей не было чуждо, но сейчас, на этом диване, в грудь ей ударила непреодолимая волна новой страсти. Захотелось окунуться в это с головой, самой создать нечто подобное, что будет из кого-то другого, как из нее сейчас, вдохновенными пощечинами выбивать слезы.

Но больше всего ее задела музыка. Тоскливая, яркая, пробирающая до самого нутра. Вероника выпросила у Алисы ноты: сама не знала, зачем, но хотелось унести с собой физическую частичку пережитого опыта. Хотелось выйти на улицу и встречным прохожим верещать на ухо о том, какие они счастливцы, что еще этого не слышали. Будет возможность пережить это в первый раз!

Лукьянова допытывалась о подробностях жизни композитора, но Алиса знала мало. Оказалось, у парня это было хобби – сам он работал инженером. Перед уходом Вероника вдохновенно обратилась к Эмме с просьбой дать его контакт: мысли в веселой чехарде наслаивались друг на друга, Веронике захотелось наладить связь, сделать парня знаменитым! По словам Алисы у того не было распиаренных соцсетей, а Лукьянова чувствовала потребность вынуть из ситуации как можно больше.

Эмма отличилась и здесь. Окинула Лукьянову пустым взглядом из-под нахмуренных бровей, закатила глаза и отрезала дальнейшие просьбы твердым «нет». Взяла под руку Арсения, проводившего Веронику ставшим уже привычным игривым взглядом и широким жестом указала на дверь: «Не смеем вас дольше задерживать».

Лаконично. Безапелляционно. С жирным намеком.

Вероника фыркнула про себя.

Сука.

– Планы на будущее? Отучиться на дизайнера и открыть модный дом, – уверенно кивнула Вероника, Громов записал ответ. Ему нравилось работать по старинке: с ручкой и блокнотом, так он больше чувствовал момент. – По-началу, разумеется, отшить капсульную коллекцию, предложить по бартеру блогерам в сети, у меня есть несколько знакомых. И уже когда создастся очередь, нанимать швей и запускать производство. – Громов был приятно удивлен практичной хваткой Лукьяновой. – Но мне понадобится творческий партнер, вероятно, – задумалась она. – У меня практичный взгляд на вещи, но мода – это в первую очередь искусство, тут нужно чувствовать.