«Он предложил мне жизнь без потерь. Жизнь, где смерть не сможет коснуться тех, кого я люблю. Я был ослеплен горем. Согласился». Виктор усмехнулся, на этот раз горько. «Какая ирония. Теперь я бессмертен, но каждый, кого я пытался приблизить, рано или поздно умирал. Или я убивал его сам. Потому что эта жажда… она сильнее всего. Сильнее любви, сильнее памяти». Он повернул голову к ней, и его глаза, обычно холодные и расчетливые, были полны такой тоски, что у Алины сжалось сердце.

«Я пытался снова. Много раз. С другими женщинами. Они были красивы, умны, страстны. Но рано или поздно я видел в их глазах страх. Или скуку. Или они просто становились слишком… человечными. А я не мог этого вынести. Не мог снова видеть, как их свет угасает. Поэтому я отталкивал их. Или… просто оставлял». Последнее слово прозвучало как приговор. «Я думал, что никогда больше не почувствую ничего. Ничего, кроме этой вечной, тоскливой пустоты. А потом появилась ты».

Он наклонился, и его губы коснулись ее виска. Поцелуй был легким, почти невесомым, но в нем было столько нежности, столько боли, что Алина ощутила, как по ее телу пробежала дрожь. «Ты… ты другая, Алина. Ты не боишься. Ты горишь. И ты заставляешь меня чувствовать то, что я думал, давно потерял». Его голос стал хриплым, почти молящим. «Не угасай. Не становись как все остальные. Не дай мне снова потерять тебя».

В этот момент Виктор был не древним, всемогущим хищником, а просто мужчиной, измученным веками одиночества и потерь. Его откровения сделали его уязвимым, и эта уязвимость была для Алины более притягательной, чем любая демонстрация силы. Она подняла руку и нежно коснулась его щеки. «Я не уйду, Виктор», – прошептала она, и в ее голосе не было ни страха, ни лжи. В этот момент их связь углубилась, трансформируясь из чисто физической в нечто более сложное, более эмоциональное. Алина видела в нем не только хищника, но и страдающую душу, и это вызывало в ней новые, противоречивые чувства.

Ночь обволакивала Петербург своим свинцовым покрывалом, а вместе с ним – и старый особняк, ставший их убежищем. Виктор, словно тень, бесшумно скользнул по пыльному паркету. Алина, следом за ним, ощущала, как ее тело, когда-то такое хрупкое и человеческое, теперь отзывается на каждый его шаг, на каждое движение. Жажда, этот ненасытный зверь внутри, уже не казалась ей лишь проклятием. Под его взглядом, под его негласным руководством, она начинала чувствовать в ней силу, нечто первобытное и манящее.

«Сегодня ты будешь учиться, Алина, – его голос, низкий и бархатный, касался ее сознания, обволакивая, как шелк. – Учиться не только брать, но и наслаждаться предвкушением. Это не просто утоление голода, это танец. Танец теней и желаний». Он протянул ей руку, и Алина, без колебаний, вложила свою ладонь в его. Его прикосновение было холодным, но в нем чувствовалась необъятная мощь, обещание и опасность.

Они вышли на улицы, сливаясь с ночной мглой. Заброшенные переулки, тусклые фонари, редкие силуэты прохожих – все это стало декорациями для их новой игры. Алина чувствовала, как обострились ее чувства. Каждый шорох, каждый запах, каждый биение сердца на расстоянии – все это превращалось в симфонию, в которой она начинала различать ноты страха, похоти, отчаяния. И где-то среди них – ноту, которую они искали.

Виктор вел ее, не произнося ни слова. Его взгляд, острый и хищный, скользил по лицам, выискивая нужную мишень. Алина, следуя за ним, чувствовала, как ее собственная жажда нарастает, превращаясь из мучительной боли в сладкое томление. Она начала понимать, о чем он говорил. Это было не просто убийство, это было искусство. Искусство выбора, искусство предвкушения, искусство поглощения.