Грегори помолчал, а потом продолжил:

– В Америке давно стали отходить от христианства, а после войны тем более. Большинство верило, что Бог любит Америку и с ней ничего не случится. А когда произошло несчастье, то обвинили Его в предательстве и стали искать других богов. Ведь люди нуждаются в вере. Кто-то верит в Бога, кто-то в деньги, ну а кто-то предпочёл дьявола…

– И много верующих в этого… Трехликого? – поинтересовался Варламов.

Грегори пожал плечами:

– В основном поклоняются дома – перед телевизорами и дисплеями, а церковь посещают по ночам. Но многие носят значки с изображениями Трёх ликов и клянутся их именами. Да и церковь поставили открыто, чуть не рядом с христианской. А у вас есть поклонники этого культа?

– Не слышал, – пожал плечами Варламов.

Остаток пути проехали молча.

Дома Джанет подала праздничный обед, и под конец нечто необыкновенное – малиновое желе, покрытое белоснежным кремом с ягодами черники и земляники. Потрясённый Варламов сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. Джанет порозовела от удовольствия. После визита в церковь она стала смотреть на Варламова заметно добрее – словно признала отчасти своим.

Во вторник позвонил Сирин с предложением сходить в бар – попить пивка и обменяться впечатлениями об Америке. По дороге с работы Варламов попросил Джанет остановиться в центре. Увидев вывеску бара, та негодующе фыркнула:

– Ты опять не напьёшься? Видела бы твоя мама, каким был после вечеринки!

Варламову стало неловко:

– Я не собираюсь пить. Хочу только повидаться с Майклом.

Хлопнув дверцей, Джанет уехала. Варламов зашёл в бар – Сирин уже сидел там в углу за батареей бутылок. Евгений оглядел помещение: длинная стойка, люди на высоких табуретах, суета с мячом на большом телеэкране – непривычная обстановка после скромных пивных Кандалы.

Сирин был в той же клетчатой рубашке, руку пожал вяло, да и выглядел неважно: мешки под глазами, волосы вокруг лысины непричесанны.

– Выпей, – подвинул бутылку пива.

Желудок подпрыгнул к горлу, Варламов чуть не подавился едкой горечью.

– Нет уж, – пробормотал он и сходил за кока-колой. Джанет дала денег на мелкие расходы.

– Ишь ты, – удивился Сирин. – Скоро совсем американцем станешь. Одну кока-колу хлестать будешь.

– Они тоже бухают, – поморщился Варламов. – Просто после вечеринки так тошно было… А ты как? Выглядишь неважно.

– Я?.. Всё прекрасно, как говорят американцы.

Сирин опустошил бутылку, ожесточённо двигая кадыком.

– Что-то ты злой, Миша. – Варламов смаковал кока-колу, пузырьки лопались на языке, совсем как у шампанского. Со стороны телевизора заорали: гол, что ли?

– Тошно мне, – Сирин со стуком поставил бутылку и потянулся за другой. – Как столпились вокруг нашего самолёта в Колумбусе и стали меня нахваливать, что ловко обошёл их противовоздушную оборону, так тошно стало, Евгений! Хоть волком вой. И зачем я это сделал? Там плохо было, а здесь ещё хуже. Верно говорят – от себя не убежишь.

Варламов смешался.

– Не переживай, – пробормотал он. – Зато о России напомнили.

– Напомнили, это верно, – в глазах Сирина ненадолго появился блеск. – Забегали они тут. Но мне перед своими стыдно. Ребята небось думают, что я самолёт за деньги угнал, китайцам.

Сирин припал к бутылке и не отрывался, пока не выпил до дна. Вид у него уже был осовелый.

– А тут деньги предлагали? – неловко спросил Варламов.

– Ага, – Сирин захрустел чипсами. – Но я отказался. Попросил только, чтобы разрешили жить в Америке. И то больше из-за тебя, хреново чувствую, что сюда приволок. Но ты приживёшься. Язык знаешь, тебя приодели, подстригли! Ещё женишься на дочке миллионера. Меня тогда не забудь, швейцаром возьми.