Первые кадры кинодокумента вызвали напряженный интерес. Еще бы: казалось, только вчера человек ходил по земле, выполнял ответственную работу, представлял собой лицо Красной Армии, а сегодня… По заснеженным московским улицам – к Кремлю – его прах везут на орудийном лафете. Траурная процессия за небольшой урной с тем, что осталось от маршала, растянулась на несколько кварталов… Вопрос о кремации не вызвал возражений по чисто технической причине: найденные на месте взрыва останки легко поместились бы в шляпную коробку. Урну с прахом замуровали в стену почти за Мавзолеем, чуть левее, рядом с Валерианом Куйбышевым.

Сталин с особенным напряжением смотрел те куски, где покойный Тухачевский показывался в движении.

– Товарищ Шумяцкий… – сказал он, наконец. – Нельзя ли сделать так… чтобы отдельные эпизоды хроники… показывались более продолжительно. Мелькание кадров… не дает возможности сосредоточиться… и прочувствовать момент. Зритель не может в этом случае проникнуться тяжестью потери… всего советского народа. Мельтешение сильно мешает.

Следующие отрывки: комсомолец на деревенской сходке читает печальное известие в газете, рабочие, оторвавшись от станков, слушают траурное сообщение по радио, – не оставили равнодушным никого из зрителей. А вот съемки многочисленных и многолюдных митингов на заводах и фабриках Москвы и Ленинграда сильного отклика не вызвали, и было решено не заострять на них внимания.

– Если сильно детализировать хронику митингов, товарищ Шумяцкий… – объяснил Генеральный секретарь, попыхивая трубкой, – впечатление горя смазывается. Народное возмущение лучше показывать… крупными кадрами. Гнев – чувство сильное… и нуждается в достойном отображении на экране. Хорошо бы… отдельно показать, как в воинских частях проходили траурные мероприятия… сделать ударение… на клятве красноармейцев: «Отомстим врагу!»

– Жаль только, хроника немая, – посетовал Молотов. – Очень не хватает звука для усиления впечатления.

Ворошилов покивал головой, присоединяясь к его мнению.

– Звуковые материалы, товарищи, у нас тоже есть, – Шумяцкий темой владел, неподготовленным в Кремль не приезжал. – Отрывки выступлений на митингах, съездах, перед слушателями военных академий – немного, но для оживления хроники вполне достаточно.

– Это очень хорошо! Картинка, дополненная звуком, поможет создать в памяти народа… целостный образ одного из вождей Красной Армии… автора многих побед в Гражданской войне, – Сталин говорил спокойно, отмечая ударения движением руки с дымящейся трубкой, зажатой в коротких крепких пальцах. – Такой образ… какой нужен нам… нужен истории. Впечатление от фильмы должно быть правильным – герой и боец пал жертвой… фашистского террора. Мы не забудем… и не простим, – Сталин немного помедлил, задумавшись о чем-то своем, и, сухо поблагодарив Шумяцкого, попрощался.

Так же в задумчивости он шел по крытому переходу от зимнего сада к кремлевскому дворцу, казалось, не обращая внимания на спутников. Лишь в самом конце пути Молотов решился нарушить молчание.

– Я тут вот что подумал: вопрос с Ежовым нельзя делать публичным. Открытости никак невозможно допустить. Удар по нашему авторитету, по авторитету большевистской партии и Советской власти будет слишком сильным. Да и много на этого… было… надежд. Слишком много. Если мы получили такой удар в спину, не стоит об этом кричать на весь мир…

«Поручим это… товарищу… Ягоде… напоследок…»

11.02.36 г. 04 ч. 03 мин.

Ицковича словно выдернуло из сна – приснилось, что кто-то позвал по имени. И, что характерно, не Олегом назвал, а Бастом. Его окликнули, он обернулся, и… все. А на повестке дня – ночь, и сердце стучит как загнанное, и уже понятно, что больше не уснуть.