– Вот! – торжествующе поднял палец вверх Фёдор Курицын. – В этом сейчас всё и дело! Потому они и начали действовать с двух сторон! С одной стороны – удалять от дел нынешнего наследника, а с другой – церковной дланью прижимать всех, кто мог бы этого наследника поддержать.

– Да как так, «удалять от дел»? И кто такие эти «они» и почему сие допускает наш государь? – резко вскинул голову Никита Васильевич Беклемишев.

– А разве ещё не понятно? – дьяк Курицын сощурил левый глаз. – Наследник, ноне, почти на Москве не бывает – из Твери только по отдельному зову государя является, и от государственных дел далёк. А между тем, под крышами кремлёвских палат, уже созрели перемены, и за всем стоит грекиня Софья и её окружение. А с ними заодно митрополит Геронтий и многие близкие к нему главы церквей и монастырей.

Берсень побледнел, а Никита Беклемишев напротив – налился краской.

– Имей в виду, дьяк, – сказал он, – что ты обвиняешь супружницу государя и высших сановников церкви в измене.

– А вот тут ты ошибаешься, боярин. Это вовсе не измена. Царевна Софья искренне верит, что делает всё правильно и только укореняет государственную власть. А святые отцы – оказывают ей поддержку, ибо они ревнители той самой веры, что пришла к нам из Византии – с родины Софьи.

– Та-а-ак, – протянул Никита Беклемишев. – К крамольным речам добавились ещё и богохульные.

– Ах, оставь это, – притворно равнодушно махнул рукой Фёдор Курицын. – Нет в моих речах ни крамолы, не богохульства, одна лишь, правда. И сейчас она станет тебе ещё очевидней. Ибо доподлинно известно, что государева тайная служба, о которой все слышали, но никто толком ничего не знает, уже начала охоту на тех, кто, по мнению греческой царевны и нашего митрополита, могут препятствовать в осуществлении их плана. Одним из таковых «препятствий» являлся Борис Лукомский, он же литовский княжич Болеслав.

– Врёшь! Врёшь, дьяк! – вскочил с места Берсень. – Я-то, доподлинно знаю, что Борис Лукомский сеял крамолу!

– Ой-ли? Неужто всё знаешь? Тогда, может быть, ты расскажешь, как было дело? И зачем он поехал в Литву?

Иван на секунду замер хватанул ртом воздух, отрицательно затряс головой и сел на своё место.

– Нет! Ибо связан я клятвой государю нашему, потому умолчу.

– Что ж…, похвально, что держишь свои клятвы, – Фёдор Курицын с улыбкой молитвенно сложил руки. – Но тогда, я, обскажу, как на самом деле всё было и отчего погиб княжич Борис.

Услышав слова дьяка, отец и сын Беклемишевы на миг окаменели. А Фёдор Курицын, как будто ничего не замечая, обыденным голосом начал свой рассказ:

– После того как государь усмирил новогородских бунтовщиков, некоторые церковники, под покровительством Софьи, решили прибрать земли окрест Новагорода к своим рукам. Такой уж, верно, у них уговор был с государыней. Многие люди с земель новогородских бежали из-под их церковного гнёта в Литву. Вот для того чтобы через старост и прочих вернуть людей под власть Москвы, был послан на литовскую сторону Борис Лукомский. Но на беду свою, его перехватил посланник митрополита. Борис одержал верх, однако ему было невдомёк, что охоту на него уже ведут посланные Софьей греки. Вот так и попал княжич Лукомский в двойной капкан. А далее, ты сам ведаешь.

– Чудны слова твои Фёдор Васильевич, – сдерживая эмоции, ответил Берсень, – ведь я своими ушами слыхал от Бориса-покойника другой сказ.

– То и не мудрено, – перебивая Ивана Беклемишева, вставил дьяк, – ведь страшной клятвой поклялся княжич сохранить тайну.

– Ты так надёжно сие говоришь, будто ведаешь, кому он клятву давал, – сверкнул глазами Берсень.