– Твой ум остёр как бритва, – печально улыбнулся Фёдор Курицын, но ведь мог быть кто-то сторонний, кто подслушал их, – заметил он.

– И этот «кто-то», просто так отдал секрет тебе?

– Меня удивляет, – заметил дьяк, – что ты еще не понял сколь глаз и ушей можно купить за злато-серебро.

– Но у грекини больше золота, чем у тебя, да и митрополит не нищенствует.

– Всё так, однако, люди вокруг них не отказываются от лишней монеты, а тем более кошеля, набитого ими.

– Митрополит-то слуга господа, рази ж, кто рискнёт подслушивать? – возразил Никита Васильевич, чем вызвал громкий смешок Волка и грустную улыбку у Фёдора Курицына.

– Что ты предлагаешь? – громко спросил Берсень, обрывая дальнейшие пространные разговоры.

Братья Курицы враз стали серьёзными.

– Противостоять нужно, – твёрдо сказал дьяк.

– Противостоять, но кому? Митрополиту? Софье? – возмущённо развёл руками Никита Беклемишев.

– Понимаю, согласно кивнул Фёдор Курицын, в открытую тут ничего не выйдет, однако есть мысли, как окоротить греков из тайной службы, а это уже не мало, тем более Иване с ними хорошо знаком, если конечно не испугается, – дьяк пристально посмотрел на Берсеня.

– А я не из пужливых! Но как? Разве за этими дьволами-греками угнаться, – вспыхнул Иван Беклемишев.

– В сём я тебе могу помочь, – снова улыбнулся Фёдор Курицын. – Всё устрою, покажу все ходы и выходы. Только для этого, надо прямо сейчас обо всём договориться. Ты же боярин вольный, и можешь вовсе оставить свою нынешнюю службу, однако, чтобы не вызывать лишних кривотолков, отчего бы тебе не перейти в разряд нашего посольского приказа? Оно конечно, посольская служба, может, тебе и не по характеру, но она весьма казиста к тому делу, о котором ты сейчас радеешь. Да и…, – дьяк неожиданно широко улыбнулся – …негоже молодцу проводить дни свои в черпании чернил, да шуршании свитков.

– То есть ты предлагаешь службу в своём приказе? – сощурился Берсень.

– Внешне да, а на самом деле – даю тебе в руки все мне известные ниточки, и волю распутывать их, ведь куда бы ты ни пожелал поехать, всё это будет как бы по делам приказа.

– Э…, как же это? Всё так просто? – удивлённо закрутил головой Никита Беклемишев. – А что государь, он как же?

– С государем я сам всё берусь устроить, – почти ласково проговорил дьяк Курицын.

– Тогда и раздумывать нечего, по рукам, – воскликнул Берсень. Своим быстрым ответом он удивил Курицыных и ошарашил отца.

– Ну, коли ты так скоро решил…, значит приходи завтра, поутру, к государеву красному крыльцу, а оттуда напрямки в приказ, там запишем тебя в разрядную грамоту, – с плохо скрываемым удивлением проговорил дьяк.

– Давайте поднимем чаши! – резво предложил Волк.

Беклемишевы разом встали и подняли свои кубки, сделали по малому глотку и поставили.

– Стало быть, пора и честь знать. Коли токмо об этих делах звал ты нас говорить, то мы, пожалуй, пойдём, – искоса глядя на сына, вымолвил Никита Беклемишев.

– Да…, пожалуй, что да, – рассеяно, ответил Фёдор Курицын, – об остальном опосля…, – добавил он, встав из-за стола.

Беклемишевы отдали поклоны, и вышли на двор, братья Курицыны остались в трапезной вдвоём.

– Эк, как Курицыны всё закрутили…, – задумчиво сказал отцу Берсень, когда они выехали со двора дьяка.

Никита Васильевич ответил сыну не сразу. Бросил взгляд по сторонам и даже чуть придержал коня, отставая от едущего впереди холопа Сёмки.

– Мда…, разговор получился «с душком», – наконец пробурчал старший Беклемишев, – и уж очень мне не по нраву брат дьяка Федора – косматый Иван. Не зря в народе его «волком» кличут. Ну, ведь есть не человек, а басалай. С ним, не то, что дело иметь, сидеть за одним столом противно, иной смерд благообразнее, чем этот звероподоб.