Я родился в бедной семье. Детство прошло в экономии на всём: от новых кроссовок до нормального ужина. Денег хватало ровно на то, чтобы не ходить голодным, а любая прихоть — даже самая мелкая — казалась непозволительной роскошью. Заказы, не подбивая мелочь, тогда существовали только в кино.

Периодически я ловлю себя на том, что даже сейчас, когда могу позволить себе всё, что захочу, автоматически проверяю баланс на карте. Не из жлобства — просто до сих пор не верится. Кажется, моргну — и всё исчезнет: годы стараний, риска, взлётов и падений.

Вероятно, у меня синдром самозванца. Синдром, при котором возникает ощущение, что я не по праву оказался в другой, сытой жизни и в любой момент всё может рухнуть, заставив меня снова экономить.

Именно поэтому я не закрываю некоторые вопросы — особенно тот, что касается незаконности моих действий. Не исключено, что он может стоить мне свободы.

Оставаясь на месте, я слежу за тем, как Настя начинает танцевать, двигая бёдрами прямо перед моим лицом. Глубокий вырез на спине открывает линию позвоночника и гладкую кожу, подсвеченную мягким светом.

Ставка на то, что у нас будет секс, очевидна. Для меня, для Оливии, для Насти. Для всех присутствующих друзей и не только.

Я одеваюсь, вызывая такси в приложении.

Жду на улице, пока Настя припудрит нос вместе с подругами, заодно обсуждая меня, перспективы или что-то другое. Девушка Яра наверняка попробует её отговорить, только вряд ли это сработает.

Холодный весенний воздух немного проясняет голову, но не настолько, чтобы вернуть мысли в привычное русло.

Я смотрю на экран телефона, проверяя, сколько осталось до приезда машины, и ловлю себя на том, что жду совсем другого уведомления.

Моё сообщение с предложением остаётся висеть непрочитанным. Оно… до сих пор в силе. Наверное, я был груб, когда чуть ли не в лоб предложил Оливке потрахаться, но ничего другого предложить не получается, когда наше общение заходит за рамки. Причём первым их нарушаю не я. И устанавливаю тоже не я.

Водитель сосредоточенно следит за дорогой, пока Настя, не повышая голоса, шёпотом пересказывает то, что хотела бы повторить из прошлого раза.

Она запускает пальцы в мои волосы, а я нахожу в темноте податливые губы. Под ладонью — тёплая кожа. Приятная, покрытая мурашками. Я убеждаюсь в том, что на ней чулки, а не колготки, и что причиной отойти в уборную был вовсе не повод припудрить нос.

Скрипнув зубами, я провожу Настю до подъезда, взяв номер телефона, который даже не вбиваю в контакты. Разочарование между нами слишком явное, чтобы нормально попрощаться. Будет ли у нас следующая встреча — не уверен, но ей об этом знать не обязательно.

Неосознанное стремление сопротивляться очевидному, даже когда проще поддаться, адски бесит. Это не про упрямство. Это про то, что я сам себе усложняю жизнь.

Как бы ни бился во мне здравый смысл, уговаривая подняться на седьмой этаж, пока не поздно, я называю водителю домашний адрес.

Квартира встречает привычной тишиной, и я, скидывая обувь в прихожей и бросая ключи на тумбу, прохожу по коридору в поисках той самой злоебучей книги.

Она находится не сразу. И даже тот факт, что, оказывается, мы с Оливией не совпали в названии, не останавливает меня от того, чтобы сделать фото обложки.

Я не люблю чувствовать себя дебилом, но с выпирающей ширинкой и, будучи не совсем удовлетворённым развернувшимися событиями, именно им себя и чувствую, отправляя Оливии снимок с короткой припиской:

«Мы говорили о разном».

Она не в сети. И, похоже, не планирует появляться.

Я злюсь, швыряю книгу на диван и иду на кухню — заглушить эмоции алкоголем. Никогда так не делаю, но в этот раз записываю голосовое сообщение — чтобы было быстрее: