– Доброе утро, – сказала Леля, попытавшись улыбнуться.

– Ты опоздала! – сказал Хорс, не здороваясь. – Скоро четвертый петух!

– Извини, – сказала Леля, чувствуя себя неуютно. – Я не слышала…

– Кажется, никто кроме Хорса их не слышит, – вмешался Сема и, спохватившись, добавил: – Привет.

Они обнялись и встали рядом. Леля, как первоклассница, надела на плечи обе лямки рюкзака и встала по стойке «смирно». Она уставилась на Хорса, чтобы не упустить ни единого слова. Верно, сейчас он будет говорить что-то важное. Может, как вести себя на переговорах с другими богами. Есть же у богов какой-то свой этикет? Или, например, какой стороне придерживаться ей, посланнице Нави, когда речь зайдет о политике?.. Она же зайдет, верно? Леля смыслила в политике не больше, чем в футболе. Поэтому стала переживать еще больше. Как можно правильно отвечать на вопросы, в которых ничего не понимаешь?

– Все-равно Морана еще не вышла, – сказал Сема.

Он был расслабленным, чему Леля завидовала.

– Она хоть проснулась? – сказал Хорс.

– Проснулась! – воскликнула Леля. – Я ее разбудила.

Хорс вскинул брови и, глядя на Лелю, сказал:

– Молодец.

Леля не уточнила, что сделала это не для общего дела, а в корыстных целях. Да и не успела бы. Морана вышла из избушки и, на ходу ругаясь, стягивала волосы какой-то палочкой. Прежде, чем Хорс стал ругаться, она сказала:

– Моя лента для волос пропала! И я уверена, без Черта не обошлось!

– И он здесь… – вздохнул Хорс, с опаской глядя на деревянную дверь избушки.

Но Черт оттуда не вышел. Видно, умчался по своим пакостным делам. Тогда Хорс встал перед Семой, Лелей и Мораной, которая все еще боролась с волосами, и торжественно заговорил:

– Дамы и господа! Боги и богини! Рад отправить вас на всеобщее собрание богов всех культур в это прекрасное весеннее утро…

– Да ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – воскликнула Морана, когда хрустнула палочка, которая держала ее волосы.

Пряди ночным водопадом рассыпались по плечам, спине, а их кончики едва не коснулись земли.

Леле стало стыдно за Морану, Сема еле сдерживался, чтобы не засмеяться, а Хорс глухо застонал.

– Вы можете хоть раз побыть серьезными? – спросил он.

– Почему «вы»? – воскликнул Сема. – Мы с Лелей молчали!

Хорс не ответил. Он подождал, пока Морана закончит с волосами, а ее лицо из разъяренного сделается хотя бы злым. Затем он продолжил, но теперь благоразумно решил не тянуть.

– В общем, легкой вам дороги! Жду через неделю! Сема, доставай тетрадь.

– Я уже записал.

– Ну хорошо. Достань и покажи, – сказал Хорс.

– Да зачем?

В равнодушии Семы Леля слышала какой-то подвох.

– Сема, – сказал Хорс теперь строго.

Сема несколько секунд просто смотрел на него, а потом полез в рюкзак. Вскоре он швырнул тетрадь в Хорса и, пока тот ее раскрывал, схватил за руку Лелю и Морану.

Леля успела услышать только встревоженное:

– Последняя строка?

А затем наступила тьма.

Леля ожидала чего угодно, но не морского ветра, который стал терзать ее лицо ее же волосами.

Сема отпустил руку, как только Леля открыла глаза. Море. Бескрайнее, как… да как любое море. Оно переливалось нежным голубым оттенком, какой бывает только утром. И волны моря были утренними, мелкими, едва слышными. Если бы вода врезалась в каменный пирс, а не в песок, как на этом берегу, то ее совсем не было бы слышно. Тихое, спокойное море. Леля любила его таким… Да и любым другим.

Но что-то было не так. Леля знала, что в горах есть водоемы, речушки и озера. Но моря…

– Ой, Сема, спасибо большое! – услышала Леля Морану. – Хоть на пару часов меньше торчать на этом клятом Олимпе!

Тут Леля наконец-то развернулась. Справа стоял Сема, сжимая лямку рюкзака, и глядя вперед на вывеску деревяной лачуги, где значилось «У Догоды». По другую руку от него стояла Морана. Она заправила волосы за уши и, подобрав юбку, двинулась к лачуге.