Желая закончить этот разговор Датур, берет девушку за руку и ведет в центр карнавала. Кружа. Кружа. Кружа.

Хедера долго шла, глядя перед собой в зачарованный лес. Оказавшись на опушке Зачарованного леса, там, где солнечные лучи пробивались сквозь густую листву, словно сквозь изумрудное стекло, раскинулось поле. Но не поле цветов и трав, а поле сломанных крыльев.

Это было место, пропитанное скорбью и магической тишиной. Трава здесь росла не зеленая, а приглушенно-серая, будто покрытая пеплом. Вместо цветов, из земли торчали обломки перьев: лазурные, огненные, угольно-черные, некогда принадлежавшие существам, взмывавшим в небеса.

Крылья были разбросаны хаотично, словно их сбросили с высоты неведомые силы. Некоторые были целыми, но неестественно скрученными, другие – раздроблены в мелкую пыль, рассыпающуюся при малейшем прикосновении. Они шептали еле слышимые истории о полетах и падениях, о надеждах и разочарованиях.

В воздухе витали едва заметные мерцающие огоньки, похожие на души птиц, потерявших свои крылья. Они кружились вокруг обломков перьев, словно оплакивая свою утраченную свободу. Иногда, в лунные ночи, здесь можно было услышать тихие, жалобные стоны – эхо птичьих песен, оборванных на полуслове.

Хедера не знала, почему здесь оказываются сломанные крылья. Может быть, это место проклято, и любая птица, пролетающая над ним, обречена на падение. Может быть, это кладбище мечтаний, где похоронены несбывшиеся надежды. А может быть, это просто место, где птицы, уставшие от полетов, добровольно сбрасывают свои крылья, чтобы обрести покой на земле.

Но одно было ясно: это поле сломанных крыльев – место силы, место печали и место надежды. Здесь можно было увидеть, как даже из самых трагичных событий может родиться что-то новое, как из обломков мечты может вырасти новая, более сильная мечта. Но для этого нужно было обладать мужеством взглянуть в лицо своим страхам и принять свою уязвимость. И только тогда можно было услышать тихий шепот сломанных крыльев, который говорил о том, что даже после падения всегда есть шанс взлететь снова.

В зачарованном лесу, где солнечные лучи играли в хрустальных листьях, а тишина звенела мелодией ручьев, брела Хедера. Сердце ее было чище горного хрусталя, а душа светла, как рассветное небо.

И вот, среди сплетения серебряных берез и плакучих ив, ее слух уловил дивную песнь. Она была столь сладка и пленительна, что Хедера, словно зачарованная, двинулась на ее зов.

Вскоре она вышел на поляну, усыпанную самоцветами и освещенную мягким сиянием лунных грибов. Там, на ветви старой яблони, усыпанной цветами, восседала диковинная птица. Тело ее было словно сплетено из золотых нитей, крылья переливались всеми цветами радуги, а вместо головы – лицо девы неземной красоты, с глазами, полными мудрости и печали. Это была Сирин.

Хедера, привыкшая к красоте природы, но не знакомая с подобными чудесами, замерла в изумлении. Песня Сирин проникала в ее душу, словно мягкий ветер, шевеля не только добрые помыслы, но и тайные уголки, где таились сомнения и нерешительность.

– Здравствуй, Хедера, дочь света, – промолвила Сирин голосом, звучавшим словно звон колокольчиков и шелест листвы одновременно. – Я знаю о твоей доброте. Но знай, что мир переменчив, и даже самое чистое сердце должно уметь адаптироваться.

Хедера, смущенная, склонила голову:

– Я всегда старалась следовать пути добра, хоть это и не имеет смысла, но иногда мне кажется, что мир вокруг меня будто раскололся на две ровные части. Как скорлупа от грецкого ореха.

Сирин расправила свои крылья, и поляна озарилась еще более ярким светом.