– Гм… Хорошо, что ты понимаешь, что твоё заявление выглядит уж очень неправдоподобно.

– Но вы ведь можете спросить её. Лишь бы она была жива!

– Я понимаю, что ты пытаешься затянуть следствие, но мы проверим эту версию. Итак, что такое ты передал нашему командованию? Как передал?

– Это было незадолго до католического Рождества. Я подслушал разговор немецких солдат. Они говорили, что русские высадили в Алёшкинском лесу парашютистов, и что завтра придётся идти ловить их. Они дрожали от одной мысли, что в такой мороз надо куда-то идти. Я подозревал, что Люба как-то связана с партизанами, и сообщил ей, что утром немцы отправятся в лес, на поиск наших парашютистов. Она сначала не поверила, но деваться ей было некуда. Она решила рискнуть и поверить мне.

И Майер рассказал, как он добыл Любе пропуск, как она успела предупредить наших, как немцы вернулись из своей экспедиции с носом.

– Гм… А что? Если то, что ты рассказал, подтвердится, это значительно облегчит твоё положение. Я, пожалуй, отправлю запрос в Алёшкино. Если Любовь Воронова жива – твоё счастье. Ты пойми, Александр, я ведь не ставлю задачу подвести тебя под монастырь. Виноват – будешь отвечать по полной программе, имеешь заслуги – будет учтено.

И Майер стал ждать ответа из Алёшкино. Дни шли за днями, уже и снег лёг на широкое поле, а ответа всё не было. За это время Александр рассказал следователю и о боях подо Ржевом и повторной встрече с Фридрихом Вестенфельдером; о его гибели, о своём ранении и отправке в Германию, об отказе подписать «Лист фольксдойче», о том, как он встретил фрау Вестенфельдер, и как разрывался между стремлением домой и нежеланием оставить беременную жену. Но он чувствовал, что все эти рассказы ложились скорее на чашу весов с обвинениями. И он видел, что эта чаша стала перевешивать.

В эти дни его охватило отчаяние. Сначала это был страх смерти. Он представлял себе свой расстрел: выстрел и удар пули, потом смерть. Смерть он представить себе не мог – это было что-то неуловимое, неясное. То ему казалось, что просто погаснет свет в глазах, то мерещилось падение в бездну. Когда он думал о смерти, на него наваливался ужас. Несколько недель он не мог спать, и целыми ночами лежал в холодной камере в исподней рубашке, намокшей от жаркого пóта. И вдруг ему всё стало безразлично.

«Ну и что, что меня убьют? – думал он. – На войне погибли миллионы, ну я ещё погибну в придачу. И что? Мир не потеряет абсолютно ничего. Что я потеряю? Страхи, боли, унижения… Что приобрету? Покой, вечный покой. Небытие… Как оно желанно. Как прекрасно не быть! Ведь смерть всё равно придёт. На двадцать, тридцать, сорок лет позже, но какая разница? Что будет в эти сорок лет? Ничего хорошего. Только новые страдания и переживания».

В таком настроении он явился однажды на допрос к Чолобову.

– Итак, гражданин Майер, – сказал тот, сев за стол и бросив перед собой распечатанный конверт, – мы получили ответ из Алёшкино на наш запрос о вашем пребывании там.

– От Любы?! Она жива?!

Александр подпрыгнул на стуле.

– Жива, жива.

– Что, что она ответила?!

Жизнь вскипела в нём и вырвалась из-под гнёта. Никогда Сашкино сердце не билось так сильно и так часто.

А Чолобов не спешил. Он долго доставал письмо из конверта и, расправив лист, наконец сказал:

– Ну слушай, что написала твоя подружка: «С Александром Майером я была знакома зимой тысяча девятьсот сорок первого – сорок второго года. Знаю его как верного советского человека, преданного нашему народу. В декабре он узнал, что немцы намерены провести тайную операцию по поимке советских парашютистов, и сообщил мне об этом. Он достал мне пропуск, по которому я вышла из деревни. Я прошла пятнадцать километров и предупредила наших. Они успели уйти. Это были командиры Красной Армии и радист. Их прислали для руководства партизанскими отрядами в нашем районе. После этого действия партизан против оккупантов стали намного активнее. Я ручаюсь за Александра Майера, в чём ставлю свою подпись: Любовь Васильевна Воронова». Вот тут характеристика на Воронову, что партизанка, награждена орденом Красной Звезды. Сейчас она работает в Алёшкино председателем сельского совета.