Я стояла в скромном голубом платье, которое сшила сама. Тогда мало кто мог позволить себе дорогие наряды, да и выбора в магазинах было немного. Белые платья шли по разнарядке для официальных свадеб, а у нас была свадьба домашняя, «для своих».

За столом гремели тосты, смеялись, пели частушки, кто-то уже вовсю отплясывал под гармонь. И только один человек смотрел на меня с выражением крайнего недоверия.

Елена Петровна.

Она сидела в углу, не ела, не пила, а только качала головой, хмуря свои суровые брови. Её возмущение наконец прорвалось наружу, когда мы с Павлом встали, чтобы принять поздравления.

– Да что он в тебе нашёл? – покачала она головой и даже всплеснула руками, будто не могла поверить в происходящее.

Я услышала, но не обратила внимания. Пусть говорит. Пусть качает головой, удивляется, негодует.

Я была счастлива.

Меня ни разу не смутило, что Павел не делал мне официального предложения, не вставал на одно колено, не покупал кольцо с бриллиантом. Да какие там бриллианты? В советское время даже обычные золотые кольца были дефицитом. Женились без лишнего пафоса, потому что так было принято.

Сейчас девушки мечтают о красивых признаниях, ждут романтических слов, сюрпризов, чуть ли не фейерверков под звёздным небом. А мне этого не нужно было.

Я просто знала: если бы Павел меня не любил, он бы не женился.

Разве для счастья нужно что-то большее?

Свадьба прошла, и мы с Павлом начали нашу новую жизнь. Вопрос жилья решился просто: чтобы не мешать его родным в маленьком доме, первые месяцы мы жили в сарае.

Да-да, сарае. Но не думайте, что это был какой-то заброшенный хлев с паутиной, гвоздями, торчащими из стен, и старым сеном в углу. На самом деле там было уютно, насколько это вообще возможно в таких условиях.

Павел прибил полки, чтобы нам было удобнее складывать вещи. Лидия Ивановна помогла занавесками – повесила их на маленькое оконце, и сарай сразу стал похож на дом. Мы постелили чистую подстилку на кровать, которую Павел сам сбил из деревянных досок, расстелили на полу коврик, чтобы не ступать на голые доски, а в углу поставили керосиновую лампу – единственный источник света по вечерам.

Электричества у нас не было. Это создавало трудности, но летом мы особо не страдали. Дни были длинные, тёплые, и вечерами, уставшие, но счастливые, мы сидели во дворе, греясь в последних лучах заходящего солнца.

– О, вот и Кассиопея! – говорил Паша, всматриваясь в тёмное небо, где медленно зажигались звёзды.

Я молча кивала и чувствовала себя абсолютно счастливой.

Я и не думала, что можно жить вот так – без удобств, без кухни, без горячей воды – и при этом не чувствовать себя обделённой. Мне казалось, что этот период нашей жизни – что-то особенное, почти волшебное.

После работы меня ждали не только долгие разговоры с Пашей под звёздным небом, но и хозяйственные заботы. Лидия Ивановна была уже немолода, и я взяла на себя часть домашних обязанностей.

Она всегда готовила нам ужин к нашему приходу – борщ, картошку с мясом, пирожки, пахнущие тёплым тестом и печью. Но посуду мыла неизменно я.

Я не жаловалась. Наоборот, я чувствовала, что хочу делать для неё что-то хорошее. Лидия Ивановна заменила мне и отца, и мать, которых у меня уже давно не было.

Я пыталась быть хоть чуточку похожей на неё. Она была удивительной женщиной – сильной, терпеливой, без капли жалости к себе. Я видела в ней не просто свекровь, а человека, который вынес на своих плечах столько боли и трудностей, что мне и не снилось.

Судьба у неё была тяжёлая. Она редко рассказывала о своём детстве, но иногда, между делом, проскальзывали такие фразы, что от них внутри что-то сжималось.