Обе образованные и очень, и очень неглупые по своей сути, сестры ежедневно разворачивали длительные и ненужные бытовые баталии. К примеру, надо с вечера варить молочную кашу или нет. Одна утверждала, что обязательно надо, поскольку до утра даже в холодильнике молоко обязательно прокиснет. Другая же, с той же уверенностью, утверждала, что не успеет. И потому ничего варить с вечера не следует, так как к утру уже будет не свежее.

Арбитром была добродушная, молодая соседка. Каждый её визит знаменовался гостиницами, которые престарелые сёстры обожали. В кружевных воротничках, они выстраивались при этом в одну шеренгу и радовались, как дети. Всё всегда нравилось и принималась престарелыми барышнями с радостными лицами и с восхищением.

В начале сентября и конце мая соседка приносили барышням по букету роз, якобы от школы, где работала Ольга Ивановна. Обе сестры умиленно рыдали, вытирали глазки красивыми, эксклюзивными носовыми платочками, изысканно обвязанными крючком по краям. По этому случаю они надевали красивые, нарядные, однотонные платья с кружевными воротничками и перелинами и были похожи на выпускниц института благородных девиц.

Без преувеличения было можно сказать, что воротнички, манжетики, платья и костюмы, шляпки, скатерти, накидки, вязаные крючком благородными барышнями, были достойны самой солидной и изысканной выставки. Видно, правильно говорят, что талантливый человек – талантлив во всём.

Трудно было сказать – кто что связал. Абсолютно всё делалось вместе, дружно, увлечённо. Здесь было полное единство. Правда, таковое было не во всём.

Каждая из сестёр считала, например, другую – единственной причиной своих неудач в молодости в личной жизни. И на девятом десятке это их беспокоило и волновало.

Старшая, Анна, приглашала иногда молодую соседку разобрать свою бесценную библиотеку на верхних полках. При этом она всякий раз обязательно говорила:

– Я тебе это доверяю только потому, что у тебя высшее филологическое образование.

Соседка улыбалась и не прекословила. Вся работа заключалась в том, чтобы протереть от пыли полки, книги, поставить всё, как было. В комнате Анны Ивановны всегда был полумрак и пахло как-то особенно приятно, как-то по-дворянски. Книги в большинстве своём были тоже особенные: дореволюционные, прижизненные издания. Словом, изыск и редкость. В руках подержать такие книги – безусловный праздник.

Анна устраивалась в углу кожаного дивана и рассуждала вслух, как будто бы сама с собой. Рассуждения не менялись раз от разу и были часто, как под копирку:

– Это, конечно, пусть будет строго между нами, но зачем Ольга тогда сняла шторы по всему дому в стирку? Так не вовремя… В самом деле, вот, кто её просил об этом? Я Вас уверяю: только из-за этого Алекс не сделал мне предложение. Согласитесь, это непростительная глупость с её стороны. Ну, не раньше – не позже! Так я и осталась одна на всю жизнь только из-за штор. А, ведь, я считалась завидной невестой и вполне могла составить счастье Алекса, и сама быть счастливой. Правда, он потом погиб в войну, но хотя бы погиб бы женатым.

Алекс любил меня. Он писал мне стихи, почти – как молодой Блок.

– А почему не как Есенин? – интересовалась соседка.

– Ну что Вы, Есенин был простовато-талантлив. Талантлив, безусловно, но простоват.

А как Алекс музицировал! Он написал для меня романс. Обязательно спою, когда Ольги дома не будет. Она не разрешает мне его петь, потому что всегда пение этого романса завершается серьезным сердечным приступом то у неё, то у меня.

Анна долго маячила. Кабинет наполнялся дымом от её душистых сигарет. В этот момент Анна Ивановна замерла в одной позе, откинув картинно руку с сигарой. Сигарета, уже догорала и соединялась с мундштуком из сердолика. Эта вещь тоже была памятной -подарок Алекса. Казалось, что Анна спит, но вдруг она вскидывала вторую руку, каким-то новым, совершенно другим, молодым голосом говорила: