Однако, как говорит нам Успенский, индивид – это «высший организм», способный на цели и мотивы, превосходящие потребности общества. Хотя общество пытается вобрать всю работу индивида, кое-что неизменно ускользает. Этот маленький остаток и есть то, что мы называем прогрессом. Вопреки собственной воле, общество «заражается» ценностями творческого индивида. Без этой инфекции общество загнило бы, полностью остановилось и довольно скоро разложилось. Поэтому для выживания культура варварства должна перенимать некоторые элементы культуры цивилизации.

Вдохновленный открытием теософской литературы, в 1908 году Успенский отправляется в первое путешествие в поисках эзотерических школ. Со своим другом Щербаковым он отправляется на Восток, посещает Константинополь, Смирну, Грецию и Египет и пишет о своих путешествиях в московские газеты. В Константинополе он видел дервишей Мевлеви. «Константинополь тогда еще был живым, – напишет он. – Позднее он умер. Они были душой Константинополя»[56]. В Египте он ощутил страх и ужас уничтожения перед непроницаемым ликом Сфинкса и сделал интересное замечание – что Сфинкс появился раньше Древнего Египта. «Это значит, что даже для самых древних из древних египтян… Сфинкс был той же загадкой, что и для нас сегодня», – комментарий, который напоминает об идеях, популяризированных такими современными писателями, как Грэм Хэнкок[57]. Однако хотя он был убежден, что Сфинкс – это «артефакт иной, очень древней культуры, которая была одержима знанием намного большим, чем наше», Успенский вернулся в Москву, не найдя школы, и в сущности был не намного ближе к прикосновению к чуду, чем перед путешествием. Вскоре после своего возвращения он переехал из Москвы в Санкт-Петербург.

На этом этапе Успенский вернулся к своей прежней одержимости – четвертому измерению. Интерес того времени к идее четвертого измерения начался с философа Иммануила Канта. В своей книге «Пролегомены ко всякой будущей метафизике» Кант задавался вопросом, не является ли странное различие между рукой и ее зеркальным отражением результатом ограниченного восприятия пространства. Два выглядят одинаково, но явно не одинаковы, потому что являются противоположными отражениями друг друга. В 1827 году германский астроном Август Фердинанд Мёбиус – прославившийся лентой Мёбиуса – предположил, что асимметричный твердый предмет, например рука, можно развернуть, провернув его через «высшее пространство». Такие ученые и математики, как Гаусс, Лобачевский, Бойяи, Риман, Мах, Минковский и Эйнштейн, обдумывали эту идею. Однако в 1877 году размышления о четвертом измерении приняли новый оборот, когда физик Йоханн Золльнер выдвинул предположение, что вероятное «высшее пространство» может отвечать за замечательный феномен, открытый физиком Генри Слейдом. Золльнер утверждал, что Слейд достигает результатов – например, развязывает узел на запечатанной веревке или пишет на закрытой доске – вызывая духов, которые обитают в четвертом измерении. Когда Слейда арестовали по обвинению в мошенничестве, многих удивило то, что в защиту Слейда выступило множество известных ученых, в том числе и Уильям Крукс, изобретатель электронно-лучевой трубки. Благодаря сенсационным отчетам в газетах о деле Слейда и серии экспериментов, проведенных Золльнером и уважаемым психологом Густавом Фехнером для того, чтобы доказать невиновность Золльнера, в понимании общественности идея четвертого измерения оказалась тесно связана с идеей мира духов.

Однако во времена Успенского чаще всего с четвертым измерением связывали имя Чарльза Х. Хинтона, который популяризировал идею в серии книг и журнальных статей. Родившийся в 1853 году в Лондоне, в конце 1870-х Хинтон испытывал своего рода философский кризис: он чувствовал непреодолимую потребность – практически одержимость – прийти к какой-нибудь форме абсолютного знания. Он выбрал необычное средство удовлетворения своего эпистемологического беспокойства: взялся запоминать кубический ярд из кубиков в один дюйм. Он взял блок размером тридцать шесть на тридцать шесть на шесть кубиков, дал каждой из сорока шести тысяч шестисот пятидесяти шести сторон латинское название из двух слов и научился визуализировать эту конструкцию как своего рода «твердую бумагу». Изменяя размер так, чтобы она помещалась в воображаемый кубический ярд, Хинтон мог визуализировать твердую конструкцию, определяя, какие из названных кубиков она занимает. Более того, Хинтон запомнил положения кубиков в каждом из двадцати четырех возможных поворотов блока, видимых наблюдателю.