Она пристально на него смотрела, и Эшу сделалось интересно: была ли тревога в ее глазах всего лишь обычным выражением. Это была маленькая женщина, почти хрупкого сложения, и, как ему казалось, ей было около семидесяти. Кем она была для Кристины и ее братьев? Тетей – да, но кем еще? Насколько он мог узнать, она вела вместо них домашнее хозяйство, а это должно было быть трудной задачей для человека в ее возрасте.

– Мистер Эш, – произнесла она и заколебалась.

Он ждал.

– Вы будете осторожны здесь, в Эдбруке, не так ли?

Дэвид не смог сдержать усмешку.

– Я говорил вам: привидения не могут нас тронуть. Они нас даже не испугают как следует, если мы знаем их истинную сущность.

– Существуют различные способы быть… – снова колебание, – …посещаемым.

– Я думал, что вы поняли мою точку зрения…

– Нет, это вы не понимаете, – резко возразила она.

– Тогда объясните мне, – сказал Эш холодно.

Но прежде, чем она смогла ответить, их прервал другой голос:

– Наш исследователь не хочет заполнять свою голову вашими глупыми идеями, няня.

Они взглянули вверх и увидели Роберта Мериэлла, наблюдавшего за ними с лестницы.

– Разве это не правда, мистер Эш? – В его выражении был едва заметный, мягкий укор.

Эш развернулся к тете.

– Я буду завтра задавать вопросы, – сказал он терпеливо, обескураженный ее поведением.

– Тогда мы оставим вас в покое, – сказал Роберт. – Пойдем, няня, дадим нашему гостю заниматься его работой. Спокойной ночи, мистер Эш, вас больше не побеспокоят.

С этим он развернулся и исчез в темноте наверху лестницы. Избегая взгляда Эша, няня Тесс поспешила за своим племянником.

Эш проследил, как ее тщедушная фигурка поднималась по лестнице, а затем покачал головой. Создавалось впечатление, что тетушка Мериэллов не была так влюблена в «привидение» Эдбрука, как можно было подумать об остальных.

Остаток вечера Эш провел, устанавливая по дому оборудование. На стенах и на мебели он разместил четыре термометра, на которых должны были быть зарегистрированы самые низкие за ночь показания; в библиотеке и на кухне были установлены магнитофоны, приводившиеся в действие приборами, реагирующими на шум; камеры, соединенные с детекторами изменения емкости, заставлявшими срабатывать затворы при любом движении поблизости, расположились в гостиной и кабинете; в определенных точках, и внизу, и наверху, Эш насыпал на пол мельчайший порошок, а в паре дверных проемов натянул черные нитки.

Позже, он сидел возле лампы в своей комнате и изучал набросанные им грубые планы Эдбрука, с его лабиринтами комнат и коридоров, временами принимая из бутылки водки, стоявшей на бюро в пределах досягаемости руки. Он курил одну за одной, делая заметки в блокноте и раз за разом бросая взгляды в окно, где, казалось, к стеклу прижималась темнота.

Наконец Дэвид вышел из комнаты, чтобы побродить по дому; он аккуратно обходил вокруг пятен порошка, не заходил в места с детекторами приборами, не беспокоил двери с натянутыми нитками.

Эдбрук был тих. И неподвижен.

Где-то в доме часы пробили поздний час. Эш, освещая дорогу фонарем, шел по коридору; он миновал свою комнату и направился к окну в дальнем конце. Хотя он был измотан физически, все его чувства были обострены, как будто его мозг был беспокойным пассажиром в остановившемся вагоне. Взвешенная оценка, которую давала Кейт Мак-Керрик его обычному состоянию всегда была четкой: «Ты слишком много пьешь и слишком много куришь. И однажды – возможно, через какое-то время, Дэвид, но это случится – твой мозг станет таким же слабым, каким часто бывает твое тело».

«Может быть это неплохая вещь, Кейт, – думал он. – Совсем неплохая».