Хоть и злостное предчувствие нехорошего режет душу, заставляя нервничать.

Укутываюсь в плед, дрожа всем телом. Рубашка и большие тапочки — не то, в чём можно гулять осенью, вечером, в прохладный ветер.

– Куда мы приехали? – произношу, когда вылезаю из салона и осматриваюсь по сторонам, переминаясь с ноги на ногу. – Почему мы не поехали в особняк?

– Он разрушен, – напоминает Вавилов, и мне становится чуть спокойней. Я снова накрутила себя.

Мужчина начинает шагать вперёд, а я плетусь следом за ним, пытаясь понять, где мы.

И правда… Чего это я так разволновалась? Наш дом разрушен. Где-то же нужно жить, пока его восстановят.

И поэтому Лев позаботился об этом. Но!

Откуда эта пугающая и бездвижная охрана, стоящая у дверей?

– Лев, – спрашиваю обеспокоенно, хватаясь холодными от волнения пальцами за его куртку. – Ты уверен, что мы приехали туда, куда нужно?

Я опускаю взгляд в пол, не встречаясь глазами с мужчинами. Мне страшно. Настолько, что хочется сорваться с места и убежать отсюда. Как можно дальше. Скрыться, перестать существовать для людей.

Я словно одичала за эти месяцы. Но снова мне что-то не нравится.

Волнение охватывает всё тело, забираясь глубоко в душу и нервируя меня изнутри.

Шагаю за Львом, который хватается за ручку двери и пропускает меня внутрь. А я не решаюсь сделать и шага.

Страшно.

Настолько, что даже ноги прирастают к полу, когда нужно всего лишь переступить через порог.

– Олеся, ты веришь мне? – закусываю губу, сжимая кулаки. Поднимаю голову и смотрю в глаза Вавилова. Не понимаю, что он чувствует. Что испытывает. И это пугает ещё больше.

– Верю, – шепчу сухими губами. Хоть в голове и совсем другой ответ.

 

25. Глава 24

Но разве Лев когда-нибудь подводил меня?

И я делаю. Помогаю себе приоткрыть дверь и зайти внутрь дома. Почувствовать тепло. Но не безопасность.

Делаю несколько шагов, поднимаю взгляд с пола и смотрю напротив себя.

Застываю на месте. Замираю. Перестаю дышать.

Воздух, которого мне сейчас не хватает, тяжелеет. Окутывает своим давлением, от которого моё тело разрушается. Нет, душа. Кажется, навсегда.

Сейчас ей больнее всего.

Не знаю, что и думать, когда вижу человека напротив себя. Улыбающегося, счастливого, родного.

Нет, этого не может быть. Обычные галлюцинации, вызванные диким страхом, который ощутила ещё на входе, заметив двух охранников.

Хлопаю глазами и вижу его – свой самый прекрасный и ужасный сон.

С теми же чуть кудрявыми волосами, бледноватой кожей. Аристократическими чертами лица, которое украшают только одни квадратные очки.

Он ни капли не изменился. Худоват, с широкой спиной и узким тазом. Кажется, даже не набрал ни единого килограмма.

Может, призрак?

Мне ведь сказали… Его нет в живых.

– Дмитрий? – не верю сама в то, что произношу.

Мой погибший муж улыбается. Поправляет худыми длинными пальцами очки и делает шаг вперёд, раскрывая руки для объятий, которые он так обожал.

– Любовь моя, – его улыбка как всегда краше солнца. Так же лучезарна. – Я так скучал.

Дима прищуривается, как и привык. Обнажает ровные белые зубы с острыми клыками. Не раз доставляющие боль. Прокусывающие кожу и губу до крови.

– Подойди, милая. Дай же обнять тебя.

Его голос лихорадит тело. Этого не может быть. Не может.

Не решаюсь тронуться с места. Просто смотрю на него и не верю, что он идёт ко мне, улыбаясь.

– Как? Мне сказали, ты умер, – произношу хрипло, когда его запах ударяет в нос. Мне плохо. Будто сейчас стошнит.

Перед глазами до сих пор сцена горящего здания. Его тело, которое бьётся в агонии. Обхватываемое обжигающим огнём, после которого всё, что остаётся – обожжённая плоть.