Что до достопримечательностей, то их в Костроме немало: ветшающие или перестроенные дворянские и купеческие особняки, бывшие торговые ряды (Мучные, Мелочные, Пряничные, Красные, Масляные, Квасные, Табачные…), преобразованные в угрюмые магазины с одинаковыми вывесками «Хозтовары», «Промтовары», «Канцтовары», пожарная каланча работы архитектора Фурсова, многочисленные церкви разной степени сохранности, одинокая белая беседка на речном откосе, которую удостоил вниманием знаменитый режиссёр в фильме «Жестокий романс», уникальный автомобильный мост через Волгу…

Когда идёшь в сторону городского центра по низинной, ныряющей с бугра на бугор улице, наблюдаешь странную картину: из-за крыш показывается то один, то другой фрагмент скульптуры вождя Октября, установленной на центральной площади. Если же поинтересуешься, что да как – всякий может рассказать тебе, не опасаясь в эпоху гласности чужих ушей, что прежде на высокий цоколь вознесён был молодой царь Михаил Романов, а ниже находился коленопреклонённый Иван Сусанин, осеняющий себя крестом, что верноподданническая Кострома возвела памятник в честь известных событий XVII века. В то Смутное время Руси именно в костромских лесах нашёл погибель отряд польских интервентов, а завёл опасных ляхов в глухие дебри местный крестьянин Сусанин Иван, чем способствовал спасению будущего основателя царской династии Михаила Романова, укрывшегося в местном монастыре. Композитор Глинка увековечил сей подвиг в опере «Жизнь за царя». В советское время монархическую композицию сняли, на высокий пьедестал водрузили Ленина, а оперу переименовали в «Ивана Сусанина». Так-то вот.

В ликвидированном Ипатьевском монастыре я обнаружил исторический музей, где ничто не напоминало о заслугах обители в деле спасения царя Михаила.

В той или иной вариации исторический музей имеется у нас в каждом областном городе. Там обязательно найдёшь каменные топоры, сцену охоты древних предков на мамонта, мечи, пушечные ядра, сарафаны, сани, прялки и иные наглядные свидетельства неумолимого хода времени, вплоть до изделий местных промышленных предприятий и портретов героев труда. Однако в Костромском музее меня поджидала неожиданность, и этой неожиданностью стала огромная коллекция бабочек и жуков, размещённая в особом зале. Тут были жёлтенькие капустницы и тропические бабочки с замысловатыми узорами, белёсые мотыльки и экзотические великаны с мохнатыми крыльями, кроткие божьи коровки и грозные жуки в отливающих металлом доспехах. Вряд ли у меня найдутся слова и хватит познаний, чтобы хотя бы крупными мазками нарисовать потрясающую картину творчества Природы, воплощённую в 3401 эфемерном создании – а именно столько экземпляров насчитывает собрание, достойное, пожалуй, столичного природоведческого музея.

Как же попала в Кострому такая богатая коллекция? Не иначе как вследствие реквизиции, экспроприации, или национализации, или репарации… Но я ошибся в своих предположениях: оказалось, что коллекцию насекомых (вообразите 1201 бабочку и 2200 жуков) собрал местный житель, член Костромского окружного суда Рубинский Иван Михайлович.

Уместно кратко пересказать его биографию, чтобы стало яснее, чего это ему стоило. Ведь Иван Михайлович не был ни аристократом, ни преуспевающим купцом. Он происходил из разночинцев – отец его служил почтмейстером в селе Парфеньеве. Сын сельского почтмейстера сперва окончил Костромскую гимназию, а потом Московский университет по юридическому факультету. Пока учился – зарабатывал на жизнь уроками. Когда отец Ивана Михайловича умер, остались сиротами одиннадцать детей, причём младшей исполнилось всего шесть лет. Выпускнику университета пришлось возвратиться в родные верхневолжские края. Он служил на скромных должностях – секретарём суда в Нерехте и Костроме, судебным следователем в Плёсе (там, где Исаак Левитан писал «Над вечным покоем»), наконец – членом Костромского окружного суда по Кинешемскому уезду.