Илья Сац гонимый музой всё же дошёл до своих наполеоновских планов и обосновал хор. В свои 28 лет он носил на репетиции объёмный альбом собственных музыкальных сочинений, ночами, при глухом потрескивании свечи, писал музыкальные спектакли, не зная ещё и на половину, – увидят они свет или нет. Было главным записать, а там уж как-нибудь. Вечером каждый день в квартире Сац были отданы целиком музыкальным представлениям: отец брал виолончель, мать брала в руки сочинения мужа и исполняла их. Маленькая Наташа, лёжа в люльке, никогда не плакала в эти часы. Раскрыв большие глаза, заворожено слушала. Музыка уже была для неё с большим содержанием воздуха. Она перенимала образ жизни родителей с первых дней своей жизни. Для одних Илья Сац был музыкант-бунтарь, для других образец для подражания, для третьих необычный образ нового времени. Для своей семьи он был папой, который каждый день задумывал нечто особенное для искусства и шёл к этой цели впереди своего времени: в то время когда кино было представлено лишь «Прибытием поезда» братьев Люмьер и зарисовками европейской жизни в немых стереозалах, Илья Сац писал музыку для театра как для кино – то, что видит человек, обязано всегда быть со звуком. Душа должна петь. Как рояль, как скрипка, как виолончель. Любовь в глазах смотрящего на зрителя должна петь, страдание в слезах актёра должно петь, воинственность спектакля должна бить в душу, в самый центр. Он садился возле колыбельки своей дочери и, дабы успокоить её плачь, читал все свои наброски по театральной революции. Девочка замолкала, снова открывала широко глаза и с ещё большим вниманием его слушала. Понять не поймёт, а вот в память эти речи западут навсегда. Виолончели Илье Александровичу вскоре оказалось мало, поэтому он взял и рывком повёл иркутский хор по лестнице славы к самым вершинам. Пик популярности выступающих имени Сац случился сам по себе. Как и всякое событие в судьбе Ильи было предначертано судьбой, громкая слава его детища была задумана уже кем-то ранее. Как-то раз хор выступал перед многочисленной публикой. Иркутская знать приходила послушать, посмотреть на молодые дарования, скрасить томные вечера. Будь то известные, малознакомые имена, ученические выступления, первые шаги на сцене – иркутская публика с большой охоткой тянулась до всего. Илья Александрович беспокойно ходил за сценой, сжимая почти до хруста дирижёрскую палочку. Не волновался он, а поскорее хотел выйти на сцену, услышать гром аплодисментов. Поразить публику. Скорее, скорее. Все репетиции дирижёр Сац подходил к каждому из хористов и слушал внимательно – как те поют. А теперь вот она – минута и его наполеоновский захват свершится. И только грянули хором голоса, как тут же подмостки сцены рухнули, а вместе с ними и участники хора, утягивая за собой дирижёра Илью Саца в тёмные глубины сцены. Зритель охнул раз, а дальше опустился занавес и всё опустело. Иркутск был взбудоражен, возмущён, но ещё более восторжен. Как и сам Илья Александрович. Его трясло то от смеха, то от разочарования, когда у дома прохожие шептались, передавая из газет вести о громком взлёте и падении дирижёра. Но это был провал, который принёс успех. На следующий день после концерта один за другим забегали в городской театр дамы, кавалеры – всё узнавали: – Билеты на хор имени Саца ещё есть? Всем хотелось увидеть воочию, что это за хор такой, что под тяжестью их голосов земля уходит из-под ног? Тем временем Илья Сац, человек оригинальной экстравагантной жизни, взял жену и дочь, свои сочинения с виолончелью, и навсегда покинул Иркутск покорять иные высоты. Он приедет в Москву стать музыкальным режиссёром спектаклей Московского художественного и Малого театров, и всегда будет помнить, что успех в столице начинается с падения в провинции.