«Жемчужина. Жемчужина – плод долгого пребывания на тропе. Мастерство, нельзя приобрести, прыгая с одной тропы на другую. Видимо мастерство – это и есть плата за прощание с другими возможностями.»

Дальше была изображена раковина, закрученная спиралью, слева в нее ныряли дельфины и безобразная рыба с человеческой рукой, а справа стоял классический Геракл, могучий, широкоплечий, его монументальность подчеркивала колонна, на которую он опирался.

«Да-да, прыгнув личинкой человека в круговерть жизни выходишь мужиком, колонной, на которую всё опирается. Все опираются, семья, общество. Лишился возможности прыгать, чтоб стать столпом»

Последним следовало изображения мужского и женского лица. Умиротворенные, они воплощали покой и единение. Женское лицо походило на лицо жены Игоря. Греческие мотивы мурала напомнили ему, как в юности они с Иринкой, еще будучи на этапе свиданий, забрели в музей. Там он обнаружил сходство подруги со статуей греческой богини, и потом долго в шутку звал ее своей богиней. Она улыбалась, смущенно отводя глаза, и это было умилительно.

Игорь стал думать о том, что за каждой тропой закреплены не только события и достижения, но и люди. И выйдя на другую тропу, возможно, никогда не встретить тех, кто сегодня делает его жизнь. Готов ли он попрощаться с ними, ради манящей неизвестности?

Звякнул телефон. Будильник оповещал, что пробежка завершена. Пора возвращаться домой. Его богиня, наверное, уже заждалась.

Иринка пришла к театру драмы гораздо раньше начала спектакля. Подруга писала ей, что вот-вот будет. На ее языке это означало, что на самом деле до встречи еще минут двадцать, не меньше. Иринка улыбнулась, никакой досады на подругу она не испытывала. Когда любишь человека, его недостатки начинаешь считать особенностями, а раздражение умудряешься предотвратить небольшими хитростями, например, назначая время встречи на час раньше необходимого. Иринка считала, что для сохранения гармонии сложность жизни следует уравновешивать легкостью собственного восприятия. Может быть поэтому к сорока годам она так и не стала Ириной Николаевной.

Двадцать минут – это целая прогулка в компании солнечного сентябрьского предвечерья, а если повезет, то и интересное происшествие. Обогнув театр Иринка увидела на стене изображение барельефа. Ее порадовало то, как гармонично граффити было вписано в этот кусочек города: не нарушая целостности этого места, оно одновременно отсылало куда-то к Древней Греции, к ее узорам и мифам.

Начинался барельеф изображением двух лиц мужского и женского. Это не была сцена поцелуя или объятий, но несомненно речь шла о любви, быть может о самом кристаллизованном ее проявлении, оторванном от необходимости телесного и словесного подтверждения.

Иринка попыталась определить, была ли увиденная картина и о ней тоже, о ее отношении к мужу. Что остается от любви, если попытаться ухватить ее за саму сердцевину минуя проявления в материальном мире? Пожалуй, радостное единение, вера в любимого человека, ясное понимание его красоты, желание быть рядом ровно настолько, чтобы быть спутником, а не возницей или грузом. Да, это о ее любви.

Первое изображение перетекало во второе, где человек, но с головой рыбы в сопровождении двух дельфинов нырял в закручивающуюся спираль раковины, и в конце этой спирали выходил дюжим Гераклом.

«Боже, как это хорошо изобразил художник, – восхитилась Иринка, – когда только ныряешь в отношения, ты еще недочеловек. В раскручивающейся спирали совместной жизни ты, совершив свои надцать подвигов сражаясь с собственными чудовищами и очищая авгиевы конюшни, только научаешься по-человечески любить.»