Сколько еще может тянуться война? Может ли Япония вообще в ней победить? А ей, Киёми, не стала ли безразлична эта победа, когда жизнь превратилась в борьбу за выживание, простеганное моментами острого голода? Тела людей сохли, как увядающие цветы. Сколько еще должна она лживо обещать дочери, что скоро станет лучше? Война всех сделала лжецами.

Киёми открыла глаза. Ай так и стояла, глядя на свои гэта.

– Тебе не за что извиняться. Я вместе с тобой скучаю по сиохи-гари.

– Что это, мама?

Ай взяла два листика бумаги, приклеенные дождем к перилам моста. Выпрямившись, она протянула руку.

Когда она прочла, что там было написано, сердце ее наполнилось мукой. Она представила себе женщину, которая принесла эту жертву. Изможденное бледное лицо, блестящие от подступающих слез глаза, кимоно, черное, как ночь, заполняющая ее душу. Страдание этой женщины стало собственным страданием Киёми, глядящей на Ай с беспокойной мыслью, что однажды она может оказаться той, кто стоит на краю мира и выпускает из ладони крошечные клочки надежды.

Она заставила себя улыбнуться:

– Не очень понимаю, что это за бумажки. Наверное, следует дать им упасть в реку.

– Бросьте их сами, мама.

Киёми прикусила губу, раздумывая о том, как поступить. Я этого делать не хочу, подумала она, в то же время понимая, что ей как матери надлежит закончить работу для другой матери. Это следует понимать как честь: может быть, эти бумаги сохранят ее дитя в Сай-но-Кавара.

Киёми перегнулась через перила моста, разжала пальцы. Бумажки вспорхнули с ее руки и устремились вниз, к реке.

– Теперь нам нужно доесть.

По дороге стучали конские копыта, потрескивало дерево, скрипели колеса. Из темноты появились десятки людей. Деревянные фигуры с пустыми глазами, на лицах печать усталости и отчаяния. Некоторые ехали в запряженных лошадьми повозках, но большинство шли пешком. Киёми опустила руку с рисовым шариком, Ай последовала ее примеру и придвинулась ближе, чтобы спросить шепотом:

– Мама, это беженцы?

– Хай. Бегут в деревню.

– От бомбежек?

Киёми положила руку дочери на плечо.

– И на поиски еды.

– Я надеюсь, Император сможет найти им еду.

К глазам Киёми подступили слезы. Если бы весь мир был так невинен, как его дети!

Они прошли молчаливой процессией, низко опустив головы. Когда через мост прошел последний беженец, Киёми сказала:

– Теперь нужно быстренько доесть.

Ай протянула рисовый шарик:

– А можно мне ее оставить на потом?

– Хай.

Киёми взяла шарик и положила обратно в сумку. К сожалению, она не могла дать дочери ничего, кроме рисовых шариков.

Ай взяла мать за руку, и они пошли дальше. Солнце поднималось выше, освещая все вокруг, но тихий город был накрыт серым одеялом. С дальней стороны моста появилась группа молодых людей в одинаковых черных рубашках и штанах. Они маршировали, высоко подняв голову. Студенты шли на работу – сносить дома и расчищать дороги, чтобы создавать барьеры на пути пожара. Все еще верят в победу. И почему бы им не верить, если альтернатива рисует будущее столь же мрачное, как эта уходящая ночь? Что будет с Японией, если она проиграет войну? Ведь эти американцы – они же уничтожат любое напоминание о японском наследии? Каждый храм и каждый замок. И не кастрируют ли они всех японских мужчин, чтобы стереть японскую расу с лица земли? Некоторые учителя Ай рассказывали, что американцы давят пленных японцев танками, что отсылают домой черепа японских солдат как сувениры. Но Киёми сомневалась. Американцы, которых она знала до войны, не казались ей такими варварами. Но если победят они, то Япония старых времен перестанет существовать.