– Я не падаю.

– Потому и интересно.

Они начали без предисловий. Владимир двигал фигуры стремительно, будто рисовал в воздухе. Юлия отвечала с расчётливой паузой, переводя взгляд с доски на его руки – на мизинец слегка кривой, возможно, сломанный в драке или падении.

– Ваш конь в ловушке, – он поставил ладью под удар.

– Я контролирую диагонали.

– Контроль – это миф. – Он сорвал ягоду с куста боярышника, бросил в пруд. – Вот рыба проглотила её. Теперь вы контролируете её пищеварение?

Юлия съела ладью, но через три хода поняла, что это была жертва. Его слон, как тень, подкрался к королеве.

– Шах и мат, – Владимир откинулся на спинку стула. Ветер подхватил его волосы, смешав с летящими листьями. – Вы играли, как будто жизнь – это серия сделок.

– А вы – как будто она стоит того, чтобы её проиграть.

Он достал из кармана смятую конфету, развернул фольгу:

– Знаете, почему дети любят шоколад? Он тает, если сжать слишком сильно. – Сунул конфету в рот, протягивая фольгу Юлии. – Сделайте самолётик.

– Это бессмысленно.

– Именно.

Она всё же сложила фольгу, машинально вспомнив детство. Самолётик упал в лужу. Владимир рассмеялся:

– Видите? Даже ваш контроль не спас его.

Внезапно из-за деревьев выскочил пёс – дворняга с облезлой шерстью. Схватив ферзя в зубы, он умчался, виляя хвостом. Владимир склонился от хохота:

– Вот и ответ на наш спор о свободе воли!

Юлия хотела возмутиться, но неожиданно фыркнула. Звук, похожий на треск льда.

– Почему вы реставрируете хлам? – спросила она резче, чем планировала.

– Потому что трещины – это дневники вещей. – Он провёл пальцем по шраму на доске. – Вот здесь, видите? Кто-то ударил кулаком после мата в 1987 году.

Они начали новую партию. Юлия позволила себе рискнуть – конь через три клетки. Владимир замер, потом снял с шеи шарф, обмотал её запястье поверх часов:

– Теперь вы не посмотрите на время.

– Это…

– Вандализм? – Он подвинул короля. – Или освобождение?

Когда её ладья пала, в пруду зашлёпала утка, спасаясь от мальчишки с хлебом. Юлия вдруг осознала, что не помнит, когда последний раз слышала плеск воды.

– Вы проиграли, – Владимир поднял глаза, но в них не было триумфа. – Зато теперь знаете, как пахнет дождь на боярышнике.

Она встала, поправляя плащ. На прощание он сунул ей в руку фигурку пешки:

– Сломайте, если захотите вернуть контроль.

По дороге к выходу Юлия увидела Зою. Та сидела под дубом, собирая листья в букет. Их взгляды встретились, Зоя подмигнула, словно знала всё.

Дома, бросая пешку в ящик с осколками зеркала, Юлия обнаружила на ней гравировку: «Свобода – это не отсутствие стен, а право выбирать, в какие врезаться».

В ту ночь она не стала записывать анализ партии. Вместо этого открыла окно, впустив шум города. Где-то далеко гудел поезд, увозящий людей, которые, возможно, тоже только что проиграли свою первую искреннюю битву.

Кафе «Бездна» утопало в полумраке. Лампы в виде старых клеток для птиц бросали узорчатые тени на стены, расписанные фресками увядающих пионов. Анна сидела в углу, разрисовывая салфетку акварелью из карманного набора. Её рыжие кудри, выбившиеся из пучка, казались единственным источником света в комнате.

– Ты пахнешь кофе и тревогой, – заявила она, не глядя, когда Юлия опустилась на стул напротив. – Новый парфюм?

Юлия машинально потёрла запястье, где ещё сохранился след от шарфа Владимира. Тот самый, что он обмотал вокруг её часов во время шахматной партии.

– У меня тридцать минут, – она поставила телефон экраном вниз. Включила голосовой помощник: «Напомнить о встрече с японскими партнёрами в 16:00».