– Боишься, что развалишься? – Владимир стёр каплю с её щеки. – Ты крепче, чем думаешь.

Первый рывок воздуха вышел со стоном. Потом слёзы хлынули, горячие, вопреки холодному дождю. Она скрючилась, прижав кулаки к животу, будто пытаясь удержать то, что рвалось наружу – годы запретов, страх оказаться ненужной, гнев на себя за эту слабость. Владимир не обнимал её. Просто стоял рядом, пока дождь смывал соль с её лица.

– Она бы тебя одобрила, – прошептала Юлия, когда рыдания стихли.

– Кого? – он нахмурился.

– Тебя. Ты… – она провела рукой по своему лицу, смешивая слёзы с дождём, – ты научился жить с трещинами.

Он рассмеялся грубо, почти сердито, и вдруг притянул её к себе. Лоб упёрся в её мокрое плечо.

– Врёшь. Я просто научился их красить в золотой цвет.

Они стояли так, пока гроза не отступила, оставив после себя запах мокрой земли и тишину, в которой боль наконец могла дышать. На прощание Владимир положил ей в карман смятый листок Лизы.

– Прочти, когда захочешь снова построить стену.

По дороге домой Юлия наступила в лужу, специально. Вода хлюпнула в ботинок, холодный восторг побежал по ноге. Она засмеялась – робко, как ребёнок, делающий первый шаг. В кармане листок шелестел, напоминая, что трещины могут стать мостами.

Офисный небоскрёб звенел тишиной, будто стеклянный гроб. Юлия стояла у панорамного окна, сжимая в руке билет на рейс в Шанхай. За стеклом клубились тучи, низкие и тяжёлые, как свинцовые одеяла. Самолёты на взлётной полосе казались игрушечными – аккуратными, предсказуемыми, как её жизнь ещё неделю назад.

– Юлия Сергеевна, машина подана. – Лиза замерла в дверях, поправляя очки с позолоченной оправой. Её голос дрогнул, будто она произносила запретное заклинание.

Юлия повернулась. На столе лежал распечатанный график: переговоры, ужины, презентации. Каждый пункт – гвоздь в крышку её саркофага. Она провела ладонью по бумаге, оставив морщинистый след.

– Отмените всё.

Секретарша заморгала, словто пыталась стереть галлюцинацию.

– Но… встреча с министром торговли…

– Перенесите. Или отмените. – Юлия сорвала с шеи жемчужное ожерелье – подарок матери на защиту диплома. Зёрна рассыпались по полу, закатились под стол, в щели между панелями.

– Вы… Вы заболели? – Лиза сделала шаг назад, наступив на жемчужину. Хрусткий звук заставил её вскрикнуть.

Юлия рассмеялась. Громко, с надрывом, как вспышка молнии в стеклянной пустыне.

– Сегодня я не принадлежу себе. – Она сняла часы, положила их на пачку контрактов. Стрелки замерли на 9:47 – время, когда Владимир обычно пил кофе, разбавляя его щепоткой соли. «Чтобы помнить вкус слёз», – говорил он.

Внезапно зазвонил телефон. Лиза бросилась к аппарату, как утопающий за соломинкой.

– Это г-н Чжан… Он настаивает…

Юлия выдернула шнур из розетки. Гудки умерли, оставив после себя вакуумную тишину.

– Вы понимаете, что делаете? – Шёпот Лизы слился с гулом кондиционера.

– Впервые за десять лет – да.

Она прошла к лифту, оставляя за спиной следы мокрых ботинок на идеальном паркете. Лиза металась между рассыпанным жемчугом и мигающим телефоном, похожая на сбитую с толку бабочку в террариуме.

Внизу, у выхода, швейцар в ливрее протянул зонт. Юлия покачала головой. Первые капли дождя упали ей на лицо, смешиваясь с чем-то солёным у уголков губ. Она шла, не оглядываясь, пока не упёрлась в чугунную ограду набережной.

В кармане зажужжал телефон – личный, не рабочий. Владимир: «Гроза скоро кончится. Приходи смотреть, как тучи рвутся на заплатки».

Она перевела взгляд на здание офиса – стеклянный монолит, где её отсутствие уже вызывало перебои в системе. Рука сама потянулась к кнопке вызова такси. Но вместо этого пальцы набрали: «Уже иду».