Телефон завибрировал. Сообщение от Зои: «Он неделю выбирал эту книгу. Сказал, что Рильке – как зеркало: чем старее, тем правдивее». Юлия хотела ответить, но вместо этого открыла окно. Воздух пах грозой. Первые капли дождя упали на подоконник, оставляя тёмные звёзды на дереве.

Она села на пол, прислонившись к дивану. Книга лежала на коленях, раскрытая на странице, где Владимир обвёл строку: «Любовь – это труд. Самый тяжёлый». Рядом карандашный набросок – две фигуры, тянущие руки через трещину в стене. Узнавала себя в строгом силуэте слева. Его – в размытых штрихах справа.

Внутренний диалог:

«Честность. С чего начать? С признания, что я хочу перечитать его пометки больше, чем контракты? Или с того, что боюсь понять, как он видит меня?»

Дождь усилился. Юлия встала, прошла в спальню. В ящике комода, под стопкой шёлковых рубашек, лежала коробка с детскими дневниками. На самом дне – письмо отца, которое она так и не открыла. Конверт пожелтел, клей давно высох. Она приложила его к книге Владимира, как будто они были частями одного пазла.

Телефон зазвонил. Неизвестный номер.

– Алло?

– Проверь страницу 72, – голос Владимира смешался с шумом дождя где-то на его конце провода.

– Почему?..

– Там ответ на вопрос, который ты ещё не задала.

Она перелистнула страницы. На полях – схематичный рисунок: ладонь, раскрытая кверху, с осколком зеркала вместо линии жизни. Подпись: «Иногда нужно порезаться, чтобы увидеть кровь».

– Ты… – её голос дрогнул.

– Честность начинается с малого, Юлия. Хочешь, я научу тебя рисовать трещины?

Она не ответила. Но когда гудки сменились тишиной, достала из кармана осколок зеркала. Приложила к письму отца. Конверт распахнулся сам, выпуская пожелтевший листок. Всего три слова: «Прости, я испугался».

Дождь стучал в стёкла, смывая границы между прошлым и настоящим. Юлия взяла карандаш. На чистой странице книги Рильке вывела: «Страшно. Но я готова попробовать».

Закрыла томик, положив лепесток-закладку на письмо отца. За окном громыхнуло, осветив небо на мгновение. Вспышка озарила её лицо – без маски, без страха. Просто женщина, сидящая на полу среди книг, осколков и неразобранных писем.

На кухне закипел чайник. Она не стала его выключать. Пусть свистит. Пусть нарушает тишину.

Утро началось с предательства будильника. Юлия проснулась за минуту до звонка, словно внутренние часы, отмерявшие жизнь по секундам, дали сбой. На столе ждал список: 7:30 – завтрак, 8:00 – пробежка, 8:30 – анализ рынка… Но в 7:17 зазвонил телефон. Неизвестный номер. Она подняла трубку, ожидая угроз, но услышала ветер и его голос:

– Сейчас за тобой зайдет весна. Встречай у парадной.

– У меня встреча в…

– Встречай.

Щелчок. Она стояла в халате, с зубной щёткой во рту, глядя в зеркало. Отражение казалось чужим – волосы растрёпаны, след от подушки на щеке. «Несовершенство», – моргнула она, но уже натягивала джинсы вместо костюма.

Владимир ждал под клёном, с зонтом-тростью в руке. Дождь стекал по его куртке, не касаясь кожи.

– Куда? – спросила Юлия, поправляя капюшон.

– Туда, – он махнул рукой в сторону парка. – Где нет Wi-Fi.

Они шли по тропинкам, превратившимся в ручьи. Он показывал на трещины в асфальте, из которых пробивалась трава:

– Видишь? Даже бетон устаёт быть крепостью.

Юлия проверяла время украдкой. 8:47. Через 13 минут – созвон с Токио. Она замедлила шаг, но он взял её руку, вложив вместо телефона каштан:

– Он прорастёт, если дать ему треснуть.

Дождь усилился. Они спрятались под мостом, где граффити изображало крылатую женщину с часами вместо сердца. Владимир провёл пальцем по ржавой стрелке: