– Ресницы забыла помазать, мам. А ты чего так поздно? Тётя Яна на тебя сердилась. – Сказала Нина.

– Прямо сердилась?

– Ну не прямо, но недовольно корчилась, когда я спрашивала, где ты. Так где ты была? Снова влюблённых фотографировала?

Я стала хрустеть капустным листом с самым серьёзным видом, но понимала, что хрустом не отделаюсь. Мой ребёнок обожает страшные истории, и почему бы его не порадовать. Я вкратце рассказала, что стряслось. Нина старательно мазала мазью свои реснички из злополучной банки. Ресницы у неё стали густыми, словно приклеенные. На тонком лице подростка это выглядело почти мистично.

– Ух ты! Ты завтра в полиции спроси, как его убили! – восхитилась Нина.

– Я разве сказала, что его убили? – как можно строже спросила я дочь.

– Ну ты же удивилась, отчего может умереть парень молоденький и крепкий? Тебе же не понятно, почему оцепили вагон и велели завтра прийти в полицию? Вот отсюда этот и вывод. Его убили! Спорим? На что? – Нина загорелась азартом, который плохо сочетался с теменью за окном, домашней обстановкой на улице, моим капустным листом и главное, её нежным возрастом.

– Нехорошо о таком спорить, Нина. Пойдём спать, подруга…

Нина послушно поковыляла в своих мохнатых тапочках в спальню. Я же отправилась в душ. Желание полежать в горячей воде не отпускало меня всю неделю, но пора было уже спать, так что я ограничилась потоком воды, стекающим на моё бренное тело. Что же будет завтра? Что будет?

Утро запустило мне в комнату солнечный свет. Я поморгала, осмотрела потолок, люстру, потом вспомнила вчерашний день и стала собираться. На экране мобильного была парочка не отвеченных вызовов. К этому я уже привыкла. Либо клиент, который хотел бы подкараулить своего благоверного, либо телефонные мошенники.

Я заглянула в комнату к детям. Девчонки спали без задних ног, хотя было уже начало десятого. Это вовсе и не новость. Бывало, что они спали и до трёх часов дня. Ресницы Нины отбрасывали на подушку тень. Я уже предчувствовала, что Инна скоро потребует такую же мазь себе. Яна вроде тоже собиралась мазать ею корни своих волос. Надо бы к этой бабуське как-нибудь съездить и мне. Но сначала в полицию!

Через час я стояла перед полицейским участком. Особенной суеты не наблюдалось. Люди в форме заходили и выходили без спешки. Люди в гражданском, так же, как и я опасливо оглядывались, и шли как бычки на заклание. А что делать?

Между тем, погода была ясная, жара потихоньку подступала, и я знала, что, когда сяду в машину, чтобы обратно ехать, машина нагреется зверски.

Птички прекратили чирикать и скрылись куда-то в одно известное им место, где бы они могли спокойно дождаться прохлады. Я, к сожалению, не птичка, и скрыться мне некуда, да и не по чину. Поэтому я, подняв голову, захожу внутрь. Со всех сторон меня охватывает затхлая прохлада, идущая сверху от кондиционера гигантских размеров. Я даже поежилась.

В окне с решёткой старенький сотрудник велел мне идти к пятому кабинету, что я и сделала. Почему-то я думала, что в кабинете будет хоть кто-то из вчерашних сотрудников, что вчера деловито сновали по Казанскому вокзалу, но в кабинете сидел совершенно незнакомый человек. Это был крупный мужчина с глазами немного на выкате, с большим лицом, выражение которого было бесстрастным и строгим.

– Прошу садиться, Венера Андреевна! – мужчина приподнял руку и указал мне на стул по другую сторону стола, за которым он возвышался.

Я вздрогнула, услышав своё полное имя. Янка меня “Веней” обычно кличет, дети “мамой”, поэтому я отвыкаю от официального звучания имени и отчества.