Спустя час я уже сдавала ключ от номера. Темнокожая симпатичная девушка протянула мне электронный билет. На него пришлось потратить последние деньги.

Я попросила администратора проверить постояльца в домике номер восемнадцать, не вдаваясь в подробности, и направилась на выход. Меня в Москве ждал отец.

Столица встречала серыми тучами. Всё под стать настроению. Как только я сошла на землю, то поняла, что отпуска как будто и не было. Вызвала такси и назвала адрес водителю, попросив его подождать меня у дома. Покидав вещи в прихожей, даже не переведя дух, я быстро переоделась в тёплые вещи и спустилась вниз. Потом буду выяснять у тети Люси подробности, как все произошло, сейчас я хотела удостовериться, что папиной жизни ничего не угрожало. Я панически боялась потерять последнего близкого человека, и этот страх заставлял сердце болезненно сжиматься. Понимала, что зря волновалась, потому что не в моих возможностях что-либо изменить, но как же хотелось верить в чудеса. В обыкновенную сказку. Ведь папа всегда для меня ее создавал.

Я ехала в машине на заднем сиденье и стеклянными глазами смотрела в окно, вспоминая, как он каждый Новый год, пока я не перестала верить в Деда Мороза, рисовал план, где находился подарок, и вместо самого подарка клал его под ёлку. Говорил, что Дедушка Мороз решил со мной поиграть, потому что я весь год была хорошей девочкой и заслужила увлекательную игру. Это действительно было интересно и весело. Мы тогда бедно жили, посредственно, и кроме кулька конфет я больше ничего от Деда Мороза не получала. Но я и тому подарку безгранично радовалась.

Медсестра на посту сообщила, что отец по-прежнему находился в реанимации. Меня долго отказывались к нему пропускать, но я сорвала, что беременна и мне нельзя волноваться, и медсестра сжалилась надо мной, выдала халат и бахилы, окинула тёплым взглядом, отчего я сильнее прежнего ощутила себя одинокой и беспомощной. Я вошла в палату, бесшумно ступая ногами по полу, а сердце так сильно стучало в груди, и мне казалось, что эхо от ударов разносилось по всему этажу. Отец спал, но когда я присела на стул возле его кровати, открыл глаза.

— Дочка, только не говори, что ты сорвалась с отпуска... — тихим и слабым голосом проговорил отец.

Я окинула взглядом все трубки и провода, которыми он был обмотан, и сердце снова сжалось от страха. На глазах выступили слезы, а я бросилась к отцу, сжимая его ладонь, хотя еще в машине дала себе обещание не плакать. Но роднее его у меня больше никого и не было. И воспоминания, словно назойливые мухи, одно за другим мелькали перед глазами и нагоняли и без того большей грусти.

— Пап, ты меня так напугал, — всхлипнула я.

Я ещё не говорила с лечащим врачом, но видела блеск в глазах отца и улыбку, какой он улыбался только мне, и понимала, что ничего страшного с ним больше не случится. Папа будет жить.

— Все хорошо, дочка. Тётя Люся позвонила тебе, да? И сорвала с отдыха? А я говорил, напрасно ты поручаешь меня этой женщине.

— Папа, эта женщина очень нам помогает, и если бы не она, я так и оставалась в неведении, что с тобой случилось несчастье, и ты бы все это время был один. Разве ты бы не примчался ко мне, узнав, что со мной приключилась беда?

— Ох, Яна, ты ещё такая у меня малышка, — отец похлопал меня по руке своей шершавой ладонью.

— Ничего себе «малышка». Вон за плечами уже сколько всего и... — осеклась, опуская слова про развод, но отец и так понял, что я имела в виду. Его лицо сделалось темным и грустным.

Он, как и любой любящий и заботливый родитель, хотел для своего ребёнка лучшей жизни. Но лучше не получилось, поэтому он расстраивался. И я знала, что втайне считал нас обоих с Денисом виноватыми в разводе. Много раз я слышала от него, что брак — это союз партнеров, а если он распадался, то получается, что и любви между людьми не было. Пусть так. Мне уже и в самом деле казалось, что я никогда не любила Дениса. Привязанность, уважение, влюблённость, но не любовь. Может быть, та и была, но только разве она уходит бесследно? А у меня внутри полный штиль и чувство, будто бывшего мужа никогда и не было в моей жизни. Даже сожаления не осталось.